Эсперанса - Наталья Шемет
Он оторвался от ее губ.
— Пойдем же со мной, доверься мне… там не будет ничего — не будет боли и страха, не будет тоски и обязательств, только красота и счастье… пойдем… поверь!
Зря.
Она открыла глаза, сделала судорожный вдох и поняла, что может дышать. Лицо исказила гримаса ужаса, женщина открыла рот и хотела закричать. Магия испарилась, вера исчезла, уступив место страху. В горло полилась вода. Женщина замотала головой, забила руками, стала захлебываться. Мгновенье его обуревало чувство невыразимой тоски — вот ведь, было так близко! Но почему! Что держит ее там — не калека-же муж… разве это любовь… вот у него — любовь! Он может подарить ей море!
Но она… на какой-то миг ему захотелось удержать ее под водой силой, оставить себе. Навсегда! Она больше не достанется никому. Но разве так можно — она, же умрет… как все, кто были на корабле — утонет, ее крик, их крики… внутри все скрутило болью, сознание ухнуло вниз, ее голос смешался с голосами тех, кто погибал в тот жуткий шторм… он схватил ее и ринулся на поверхность.
На берегу, когда Эсперанса пришла в себя, она через силу приподнялась и отползла, словно он был чудовищем.
— Никогда больше не делай этого, — прошептала. А в глазах плескался страх. Ему показалось, что даже волосы у нее шевелятся от ужаса.
Он сделал шаг.
— Не приближайся! — Эсперанса выставила руки вперед, защищаясь.
Защищаясь… от него? Несправедливо, как же чертовски несправедливо! Было больно. Он спас ее, хотя мог и не спасать. Но уступил. Сделал шаг назад.
— Никогда не делай этого больше! Уходи! Ты приносишь только горе.
— Я хочу дать тебе счастье.
— Ты приносишь только горе, больше ничего! Было тяжело — но я была в ладах со своей совестью, а теперь мне плохо! Плохо, потому что ты здесь! Это ты виноват во всем! Я не думала о другой жизни, а теперь… зачем ты… я была счастлива, нет, хотя бы… спокойна, да, я смирилась и была спокойна! А теперь…
— Я не хотел, — он действительно раскаивался. Во всем. — Я должен был погибнуть вместе со всеми. Не знаю, зачем все это. Мне кажется, что я бог и могу…
Она перебила:
— Если ты бог, сделай так, чтобы всем было хорошо! И чтобы меня не ела совесть.
— И чтобы я исчез?
Эсперанса заплакала. Ничего не сказала, поднялась и бросилась прочь.
— Я буду ждать тебя сегодня ночью здесь, на берегу! Слышишь?…
В мокрой одежде, с волосами, прилипшими к спине, она влетела в хижину, ворвалась в комнату, где много месяцев лежал, не поднимаясь, муж и рухнула у его кровати.
Он взял за руку, стиснул. Пожатие было слабым — почти невесомым. И все же.
— Не спишь?
— Не сплю. Я почти не сплю. Мне немного осталось. И ты… Послушай, мне тяжело говорить.
Она отшатнулась.
— У нас дети, ты должна быть счастлива. Я знаю, что происходит. Но, если ты захочешь уйти… — он перевел дух. — Если захочешь — пока я при памяти, позови старейшину, я скажу, чтобы отпустил тебя.
— Нет! — выкрикнула она и замотала головой. — Нет, я не могу, никогда. Ты, ты моя жизнь, просто… так тяжело… прости…
И зарыдала.
— Бедная моя. Я знаю, как ты устала. Спасибо за твою любовь. Я всегда любил тебя и, если хочешь — отпускаю.
Эсперанса смотрела на него во все глаза и не могла поверить. Гладила по волосам, смотрела, смотрела… Знала, что муж любит ее, но никогда не слышала таких слов. Разве нужны слова, когда есть жизнь на двоих, дом, дети, все?…
А потом вздохнула глубоко и уткнулась лбом в край постели.
Через мгновенье подняла голову, снова посмотрела в измученные болью глаза, горячо забормотала, прижимаясь щекой к его ладони:
— Нет, нет, никогда… Прости меня, нет…
Ночь была черной, беззвездной. Море клокотало и бушевало, обрушивая волны на берег с яростью, граничащей с безумием.
Она не пришла. Он все понял. Чувствовал — Эсперанса любит его. Он нужен ей, дорог… но им никогда не суждено быть вместе. Хотя почему? Он может все… почти все…
Повернулся лицом к морю, сжал руки в кулаки и заорал:
— Зачем ты оставил меня в живых? Ты, будь ты проклято!
В ответ ему почудилось, что море смеется.
— Ты должен быть моим, ты решил жить на земле, но что-о-о земля? Можешь попробовать вернуться ко мне-е-е. Хо-о-очешь?
— Я не могу без нее. Почему ты не отдал ее мне?
— А что хорошего в ваших кратковременных жизнях? То ли дело я — мо-о-оре…
— Я не могу оставить ее.
— Она уже оставила тебя-а-а.
— Я хочу быть с ней. Знаю, что делать. Ты сказал, что я должен быть твоим? Буду. Но хоть раз в жизни сделаю что-нибудь хорошее.
— Заче-е-ем?
— Чтобы меня помнили.
— Память… па-а-амять людская не длиннее людских жизней.
— Тебе не понять…
— Иди-и-и ко мне…
— Да, я иду. Но не так, как ты думаешь.
— Хочешь перехитрить мо-о-оре?
— Нет. Ты получишь свое. Но я сделаю, что должен. Потому что человек. И я люблю.
Он опустился на колени. Отчего-то стало так светло и легко! Свет разливался внутри и вокруг, он исходил прямо из сердца. Тепло. Надо же, впервые в жизни полюбил — и впервые в жизни собирался отдать любовь. Просто так. Зная, что не получит взамен ничего. Но наверняка принесет этой семье немного удачи. Они перестанут перебиваться с хлеба на воду, дети Эсперансы, худые до невозможного, станут сытыми, а ее глаза всегда будут полны пламени, которое он так полюбил. А может, он поможет и не только ее семье… это, наверное, будет зависеть от того, насколько сильна его любовь? Жаль, он не узнает.
Последняя мысль была горькой. Но назад дороги нет.
Наверное, в этом и был смысл.
Ему чудилось, что ноги растут и расширяются, и расползаются в стороны, и сам он тяжелый, такой тяжелый, что не смог бы и ходить. Руки увеличиваются в размерах, хрустят и удлиняются, и разветвляются под удивительно точными углами, но до этого пальцы соединились перепонками — а теперь он ловит парусами воздушные потоки, чувствует, как они натягиваются, пленяя ветер…
«Чувст… ву… ю… лю… би… ма… я… Эс… пе… ра…»
Наутро на берегу обнаружили прекрасную каравеллу, врезавшуюся в песок. Ни одного человека
