Эсперанса - Наталья Шемет
— Ты ужас как мало говорил. Сейчас больше…
— Я скучал по тебе, — просто ответил он. — Очень.
— Верю, — произнесла женщина, улыбалась. — Знаю. И все думаю — как смогла прожить без тебя так долго?
— Ты прости меня. Я не мог не уйти, так было изначально решено. Это… тяжело. Когда мы встретились, эгоистично хотелось наплевать на все — и забрать тебя себе. Не смог. Думал, что, отказываясь, поступаю правильно.
— А я хотела отдать душу им. В прямом смысле. Чтобы тебя вернули… живым.
— И это я знал. Вижу же отсюда все. Боялся за тебя — ужасно. Но ничего не мог сделать! Многое могу, а вот тут нет, потому что сама должна была решить. Такие вещи люди выбирают сами, без посторонней помощи. Только дышал тебе на руки, когда ты забывала в холода перчатки. Надеялся, станет легче.
— Я чувствовала. Удивлялась, что морозно — а пальцы не мерзнут. Прости, я такая растеряха…
— Я бы не пережил, если бы они забрали тебя. У тебя душа светлая, разве можно же так?
Он помолчал и добавил:
— А еще… бывают ангелы и без пары. Но я не смог бы летать.
— Какая я бестолковая… но правда, сначала не знала, что делать, как жить и в чем теперь смысл, веришь? Просыпалась и часами плакала в кровати, не хотела вставать. Все казалось зря и неправильно, и что я всем приношу только беды. Друзьям, которых отталкивала потому, что рассказать не могла. Обижались. Потом и вовсе видеть их не хотела какое-то время. Детям, которых, наверное, любила мало. Все думала, что им моей любви не достает. Мужа… винила себя, что жизнь ему испортила. А он рядом остался. Почему? Так и не поняла до конца.
— А ведь тебя каким-то чудом на всех хватало.
— Мне казалось, что нет… Благо, я поняла, что жить это уже смысл, и не стоит пытаться сократить отпущенное время, никогда не знаешь, сколько его… А если можешь светом делиться — делись… Света во мне много оставалось, несмотря ни на что, я не понимаю, почему? Но раз так… он мне покоя не давал, нужно было куда-то его… пристроить… И все ко мне тянулись — как бы я ни закрывалась. Искали, звонили, приходили, не оставляли. Все время звали куда-нибудь. Любили почему-то. Я бы на их месте давно меня бросила.
— Ты — светлая. На самом деле светлая. Поэтому они тебя и не смогли забрать.
— А если бы забрали? — в голосе женщины послышался страх. — Тебе же известно теперь все, да? Расскажи…
— Ну… говорят, что они действительно дают немыслимое счастье. Вот сразу, полностью, именно то, что человек просит. Исполняют самые невероятные желания, самые безумные. Но цена уж очень велика. Такое с человеком и душой делают, что все перечеркивается. И всем плохо — и тому, кто звал и просил помощи у этих, и родным, и тем, кто не очень близок. Кто напрямую связался, конечно, больше всех расплачивается. Сам уже и не помнишь, за что. Только боль, твоя и окружающих тебя людей. Ничего нет, кроме боли.
Будто бы холодом потянуло. По телу женщины прошла волна дрожи, кожа покрылась мурашками, глаза расширились от ужаса. Она ведь никогда прежде не задумывалась о том, что тогда на самом деле близко подошла к темноте.
— Как страшно…
— Да. Но так бывает. И это просто нужно знать, нам. И ты тоже научишься принимать знания спокойно. Это сейчас много всего. Не волнуйся, хорошо? Ты бледнеешь… Все успокоится, придет в норму, поверь. Гораздо легче, когда знаешь. И тут, и там, внизу. Нет ничего хуже неизвестности.
— Да… только сейчас… Обними меня крепче! Пожалуйста. И не отпускай. Никогда, никогда!
Мужчина обнял женщину. Крепко-крепко.
— Никогда — не всегда хорошее слово. Навсегда, милая. Так лучше. И вернее.
Быть рядом гораздо важнее, чем все остальное.
В первые мгновения они глаз не могли оторвать друг от друга. Смотрели, боясь моргнуть, да так, что слезы потекли. А потом она все обнимала его, целовала и плакала, и говорила что-то, говорила… И он тоже. Чувства не исчезают с потерей телесной оболочки. А души сентиментальнее, чем земные воплощения. Но на, то они и души, чтобы чувствовать то, что человек не всегда может или не всегда хочет себе позволить. Хотя кто знает, где все начинается, на земле или на небе?…
— Стыдно, — прошептала она. — Я, наверное, так некрасиво себя вела, когда Смерть меня сюда доставила, что все облака распугала. Вот, до сих пор рядом никого. Но я же от счастья?…
— Что ты, они и не такое видали. Да и места тут много. И все всё понимают — нам одним побыть надо было. Вдвоем. Только вдвоем.
— У меня такое чувство, что мы… — она покраснела, даже сейчас не утратила милой особенности — стесняться. — Одно целое. Это правильно, да? Не знаю, как сказать. Не так, как бывает внизу, не физически. Хотя и физически как-то тоже… Мамочки… я так хотела, чтобы мы с тобой… там… но сейчас все иначе, нет страха, нет мысли, что что-то может помешать, просто вместе… потому что это наше.
— Родная моя. Да там, внизу, я с ума сходил от желания быть с тобой. Но разве мог? Знал, что у меня времени мало. Ты бы после осталась совсем одна. Кто знает, как бы восприняли это твои дети, друзья…
— А я не могла понять, тогда. Силилась, пыталась и не понимала, почему ты меня отталкиваешь. Не разрешаешь — ничего, совсем ничего, даже лишний раз позвонить. И не отпускаешь в то же время.
— Ты прости.
— Нет-нет… Что ты… не надо, — она чуть высвободилась из объятий, погладила мужчину по взъерошенным темным волосам. Пригладить не удалось. Как всегда! Он ничуть не изменился, ну ни капельки! Именно таким запомнился. Красивым, чуточку строгим, с вечной морщинкой между бровями. И с глазами цвета предрассветного неба. Целовать хочется, в глаза. Он тогда улыбается и чуть смущается, это так удивительно. И небо в его глазах светлеет.
— А помнишь, как ты меня поцеловал, первый раз? Шел дождь, а я без зонтика, волосы мокрые, нос красный, по лицу капли текут…
— Ты была такая красивая, — мужчина заулыбался. — И такая ребенка…
— А помнишь, ты
