Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
– Приступиша отец наш Сисиний к окаянным проклятицам и рече им: окаянные проклятицы, заклинаю вам именем Господним и силою крестной, поведайте мне, кто вы суть, откуда идете, куда грядете?
Устинья произносила слова, заученные от матери Илиодоры, но слышала не свой голос. Ее голос тонул и терялся в другом, что вторил ему с троекратной силой, как будто за ее спиной стоял некий исполин, повторяя за нею. Мерещился одетый в белое всадник с копьем в руке, она как будто видела его затылком.
– Закляты мы именем Господним и силой крестной! – заныли, завыли, застонали в ответ жуткие женщины. – Не могуща бежати и с места двигатися и неходяще реша[35]…
Их стало много – не семь, не двенадцать, не сорок, не семьдесят семь. Над всем озером колебались, дрожа и кривляясь, их жуткие разноцветные тела. Устинью трясло от одного их присутствия, но она уже не могла бы остановиться, даже если бы хотела. Иконка, крест и грамотка в ее ладонях нагрелись, они как будто ожили и соединили свои силы, крепко взяли друг друга за невидимые руки, и это они говорили ее голосом.
– Мы есмы дщери Ирода царя, иже усекну Иоанна Предтечи главу, ею же поиграла дщерь, аки яблоком на блюде, а живем мы во аде преисподнем, и оттуда посылает нас отец наш сатана в мир мучити род христианский.
– Каковы суть имена ваши? – спросил мужской голос за спиной Устиньи, и теперь она повторяла за ним. – Каково есть дело ваше?
– Имя мне Ледея, аз стужу человека, и тот человек дрожит всем телом, и не может и в печи согретися!
– Мне имя Жегея, аз жгу человека и распаляю внутренность, и тот человек не может студеной водою жажды своей утолити.
– Мне имя Ломея, аз ломлю человеку кости в руках и ногах.
– Мне имя Гнетея, аз гнету человека, и тот человек не может от тяжести восстати.
– Мне имя Трясея, аз трясу человека, и того человека не могут путы железные удержати.
– Мне имя Пухлия: аз вхожу в человека, и тот человек начнет пухнуть и не может нагнутися.
– Мне имя Корчея: аз корчу у человека жилы ручные и ножные…
Глухея, Хрыпуша, Желтея, Голодея… Синевато-бледные, желтые, как кора дубовая, они бились в корчах, выли и дергались, но не могли уйти или уклониться от ответа.
– Какому ангелу покоряетесь вы?
– Покоряемся мы ангелу Господню Хасдиэлю…
– Ангелу Господню Зедекиэлю…
– Ангелу Господню Садохаилу…
– Ангулу Господню Сахакиилу…
А потом… из гущи их выступила самая жуткая фигура, раза в три крупнее остальных. Темные, грязные волосы обсыпали ее всю, и горели сквозь них с невидимого лица страшные глаза.
– Мне имя Невея, – прогудела она, и сам ее голос, как ветер, насыщенный горячим пеплом, заставлял склониться, наполнял душу ужасом безнадежности. – Я всех злее и окаяннее всех мучаю народ христианский. И ничего же, ничего же не бояюсь я, ничего же, ничего же не может меня изгнати…
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий! – заговорил мужской голос позади Устиньи. – Услыши молитву раба Твоего Сисиния и пошли, Господи, Архангела Михаила, Архангела Гавриила, Архангела Сихаила, и помоги, Господи, заключити и прогнати окаянных сих.
В ладонях Устиньи что-то засветилось, из них полился свет, цветом схожий с крошечными цветочками вереска. Лиловый луч быстро рос, ширился, пока не превратился в столб яркого света. По столбу пролетела сверху вниз огромная крылатая фигура в сверкающих латах из льда и пламени, за ней – другая, потом третья. Их лица трудно было разглядеть – сияние отталкивало взгляд, как слишком яркий свет, – но ощущение их нечеловеческой красоты и восхищало, и внушало трепет. У каждого был в руках пламенный меч – у двоих золотой и белый, у третьего густого лилового цвета.
– Окаянные проклятицы! – заговорили хором три грозных голоса. – Послал нас Господь Бог закляти и прогнати вас, и дати вам по триста ран!
Три сияющих меча пронеслись над озером, и триста бесовок затряслись, попадали на колени, повалились друг на друга, завыли с утроенной силой.
– Ступайте вы в бездну преисподнюю, – гремели голоса, догоняя один другого, заполняя все пространство от неба до земли, – и оттуда не исходите и не приближайтесь к рабам Божьим, народу христианскому, ни в какое время, ни во дни, ни в нощи.
– Где мы услышим имя твое, Архангела Михаила, Архангела Гавриила, Архангела Сихаила, – завопили лихорадки, – и преподобного Сисиния, отбежим от того места за триста верст, побежим и назад не оглянемся!
Невея распахнула огромную пасть и завопила. Устинья зажмурилась, но не избавилась от этого зрелища – в пасть Невеи, как в бездну, устремились все прочие лихорадки, словно невесомые листья. Их разноцветные фигурки летели, вращаясь и кувыркаясь, вереницами исчезали в этой пасти – пасти самого ада. Невея содрогалась под ударами пламенных мечей, но не сгибалась.
– Как имя твое? – вопрошали ее три громовых голоса.
– Невеяааа! – провыла она, пытаясь уклониться от ударов.
– Лжешь! Как твое имя?
– Плясеяаа!
– Лжешь! Как твое имя?
– Вештица!
– Лжешь!
– Мора!
– Лжешь!
– Верзилья!
– Лжешь!
– Звезда Маргалит!
– Лжешь!
– Эйлу! Обизуф! Авдишу! Аморфо! Мдило! Авизу! Зивиту! Алмония! Алуя! Шишини! Бирбизу! Мадту! Вашкушини! Арпакши! Нокши! Ламия!
Имена множились – вылетали из бесовской пасти одно за другим, собирались в черный гудящий рой. Их были десятки, сотни – но ни одно не удовлетворяло грозных божьих посланцев.
– Ги… Гилу! – прохрипела она наконец, и архангелы быстро переглянулись, подавая друг другу знак.
Один из них схватил обессиленную бесовку и бросил наземь, встал коленом ей на грудь и железным жезлом придавил горло.
– Как твое имя?
– См… сммм…смааа… – Бесовская пасть выла и гудела бурей, казалось невозможным, чтобы она произнесла хоть слово членораздельно – так мало осталось от ее
