Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Устинья слушала, в сорочке сидя на лавке, где Еленка вчера устроила ей постель. Она хотела знать, видел ли лихорадок и архангелов кто-нибудь, кроме нее, слышал ли голос святого Сисиния. Может быть, слышал отец Ефросин. Да еще Тёмушка, пока ее мать рассказывала, загадочно поглядывала на Устинью своими темными глазами и делала легкие знаки черными бровями: мол, мы-то знаем поболее того. Тёмушка, двенадцать лет прожившая у лешего в дочках, обладала не простым зрением и умела видеть сокрытое. А для всего Сумежья, выходит, вчера случилась лишь небольшая гроза, так и не пролившая дождя.
– Зато видела я, как за водой ходила, наших баб, – продолжала Еленка, – радостные все. У кого были в дому хворые, тем вчера к ночи полегчало. И девкам, и старухам. Не зря-таки старец молился, изгнал тех бесовок из озера. Дюжиха говорит: Дюжа два дня не ел, хотели того старца звать его отпевать, а к вечеру, как все пришли, жар у него спал, а утром и киселька запросил.
Устинья только кивнула. Это были радостные вести, но ее больше занимала собственная беда. Вчера парни успели привести еще три челна из Мокуш – тамошние мужики охотно явились, прослышав, что на Игоревом озере старец Ефросин чудеса творит и новый гроб всплыл, да не с кем-нибудь, а со сгинувшим Купальской ночью сумежским молотобойцем. Весь народ наблюдал, как четыре челнока пытаются догнать, окружить и поймать плавающий гроб – тот уворачивался, как живой, уходил из рук, словно тень. Два раза челноки переворачивались в этой погоне, и наконец, уставшие и промокшие, мужики бросили это дело.
Устинья надеялась, что во сне получит совет, но видела тот же старый сон: будто с трудом пробирается по берегу, путаясь в осоке, следит, как гроб с Демкой плывет вроде бы недалеко, заманивает, но не дается в руки. Теперь она хотела, несмотря на усталость от вчерашнего, поскорее встать, одеться и снова идти на озеро. Сердце обрывалось: а что если плавающего гроба там больше нет? Что если он показался только один раз, только однажды давал надежду его поймать? Только бы он там был – может, все же найдется средство…
Едва позавтракали, пришел Воята – собрался на ловлю. Когда Устинья вчера уже ушла отдыхать, он еще потолковал с мужиками, и теперь хотели попробовать поймать гроб рыбацкими сетями. Снасти погрузили на телегу, туда же села Устинья. Воята, правя Соловейкой, невольно хмурился. Поиски Панфириевой пещерки пока выглядели безнадежными, а сгинувшая Невея хоть и выпустила из лап добычу, да получится ли ее взять? Но, вспомнив о людях вокруг, разглаживал лоб и даже принимался петь, подбадривая шагающих возле телеги парней.
Прибыв на старое Гробовище, первым делом отвязали челнок и вышли на озеро. Выпрямившись, Устинья окинула жадным взглядом водяную гладь и с облегчением выдохнула:
– Вон он!
Темная громада домовины покачивалась на мелких волнах в паре сотен шагов от берега. Воята и Сбыня неспешно, чтобы не спугнуть, погребли туда. Гроб все близился. Вот до него уже пятьдесят шагов… тридцать… десять… Вот уже, казалось, достанешь рукой. Крышки не было, и Устинья отчетливо видела лицо Демки и сложенные на груди руки. Он сильнее зарос бородой и стал старше на вид – покойники всегда старики. На пальце у него кольцо, какое-то чужое. Сам Демка стал другим – морщины на лбу, седина на щеках в бороде – как будто ему лет сорок-пятьдесят, как будто он умер после долгой, неведомой жизни, в которой Устинье нет места. С трепетом глядя на Демку, Устинья понимала: так просто его не поймать, он находился рядом и в то же время за тридевять земель.
– Демка! – безнадежно окликнула она. – Проснись! Нет больше злыдни той, что тебя заморочила. Изгнана она силой Божьей.
Гроб покачивался на волнах, Демка оставался нем и недвижен. Крадучись, едва шевеля веслами, челнок подобрался к нему. Устинья подумала, что может даже перепрыгнуть прямо в домовину! Дух захватило от этой мысли. Но побоялась: если домовина перевернется – скорее всего, так и будет, – тело пойдет на дно, и тогда уж конец всему…
Все же она протянула руку, норовя ухватить домовину за край толстой стенки; потянулась через борт челнока – Воята схватил ее за ногу, чтобы не выпала и не перевернула долбенку. Уже почти коснулась кончиками пальцев дубовой коры… уже почти ощутила ее влажную шероховатость… волна качнулась, и домовину отнесло немного дальше. На локоть. Вроде бы гроб по-прежнему рядом – но Устинья села в челноке и стиснула зубы, чтобы не зарыдать. Так он и будет убегать, а в руки не даваться.
На Гробовище отроки развели костерок, повесили небольшой черный котел – солнце уже высоко, скоро пора будет подкрепиться. Тем временем подошли еще три челнока – мокушинских и барсуковских, кто рыбачил на Игоревом озере. Взяли сети и пустились в погоню за гробом. Устинья в этот раз осталась на берегу, чтобы не занимать место более полезных людей. Пока в котелке булькало, она стояла у самой воды, прикрываясь ладонью от солнца, и следила за погоней. Иной раз домовину и челноки заслоняла от нее осока, потом они опять появлялись. Четыре челнока окружили гроб, будто волки лося, растянули между собой сети и сближались, пытаясь опутать его и взять в полон. Но сети то сами путались, то цеплялись за угол домовины и рвались. Однажды совсем было поймали – но с одного челна слишком сильно потянули, а другой от рывка возьми и опрокинься! Пришлось челнок волочь к берегу, а незадачливые ловцы плыли сзади. Домовина же, будто дубовая лебедь, скользила всего в десяти шагах…
– Нет, так не будет дела! – проскрипел позади Устиньи знакомый насмешливый голос.
Она обернулась: дед Замора, в черном овчинном кожухе, на вид таком же старом, как он сам, смотрел из тени кустов. Одной рукой он опирался на клюку, другую держал козырьком над глазами.
– Эту рыбу так не словить!
– А как? Дедушка, ты знаешь?
– Тут сети нужны бабьи. Возьми новых полотен да попробуй ими – не выйдет ли так?
– Полотен?
– Чего ты себе в приданое наготовила – вот того полотна возьми. В такие сети пойдет этот сом, хе-хе! Только непременно чтобы новых.
Устинья оглянулась на озеро, пытаясь вообразить, как гроб ловят
