Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Других тоже посещали такие мысли. На четвертый день, видя, что прямо сейчас никаких чудес не будет, половина его ватаги вернулась на покосы, и Воята не мог людей винить: скотину зимой сеном кормят, а не чудесами. Но в тот же вечер в Сумежье объявились Куприян, Устинья и с ними отец Ефросин – тот велел привезти его сюда, чтобы для начала отслужить литургию у Власия. Старого инока увел к себе тиун Трофим, а Куприяна с племянницей позвала ночевать Еленка. Там Воята и изложил им худые свои успехи, не скрывая тревог.
– Не видать той пещеры теперь и не знать! Дядя Куприян, может, шишиги твои отыщут? Это ведь сквозь землю видеть надо уметь!
– Нет! – Куприян засмеялся. – Мои шишиги – одной породы с упырями, они того колокола сами как огня боятся. От них нам толку не будет.
– Я знаю, которая гора тебе нужна, – сказала Устинья. – Мать Сепфора мне сказала.
– Ну! – оживился Воята. – Отца-Еронова вдова?
– Она самая. Она от своих стариков слыхала, что Панфирий жил на Звон-горе. Надобно в полночь слушать землю – колокол под горой сам зазвонит, весть подаст. Но отцу Ефросину надобно скорее в монастырь воротиться, там без него пения нет. Завтра мы на Игорево озеро пойдем.
– Тогда уж я с вами. Заодно людей спросим – может, кто вспомнит, где там была Звон-гора.
Уже минул год с исчезновения отца Касьяна, и с тех пор Власьева церковь в Сумежье стояла закрытая. Накануне вечером бабы под руководством Параскевы и Еленки – у Еленки хранились все церковные ключи – прибрались там, вымыли полы, обмели с углов паутину, протерли резьбу тябла, начистили подсвечники и прочую утварь. Воята звонил в било на крыльце, читая «Помилуй мя, Боже, по велице милости Твоей» и глядя, как со всех сторон стекается народ. На первую за год службу собралось чуть ли не все население Сумежья – все внутри не поместились, толпа запрудила и площадь.
После службы отец Ефросин вышел, неся напрестольный крест и Евангелие. У крыльца его уже ждал Куприян с телегой, куда было навалено сено и подушки для удобства старика. До Игорева озера от Сумежья было не менее семи верст – пешком отец Ефросин такое расстояние не одолел бы. Другие старики и женщины тоже поехали в телегах, большинство двинулось пешком. Шествие вышло длинное, внушительное и оживленное. Толпу наполняло возбуждение – радость, надежды, воодушевление, но вместе с тем и тревога, и трепет, и страх. Даже ясным солнечным днем в тени ветвей вокруг тропы, за темными стволами елей мерещились упыри. Престарелый служитель Божий собирался схватиться с самой Невеей – Иродовой женой, и от исхода этой схватки зависела судьба всей волости. С весны волость не покидали лихорадочные хвори, после Купальской ночи произошла новая вспышка, и в каждом погосте, в каждой деревне уже умелись умершие. Невея с ее нечестивым воинством прочно обосновалась в Игоревом озере, откуда рассылала свои злые чары; если не вывести ее, то и упырям скоро станет нечем поживиться.
– Ох, ну и попик, у самого-то в чем душа держится! – толковали бабы. – Не нашел для нас владыка новгородский кого покрепче!
– Старый да малый, – тетка Середея подмигивала на Вояту, – вот и весь наш причт.
– Да я бы не прочь от такого попа – который помоложе! – смеялась Ваволя, давняя знакомица Вояты. – Вот увидите – будет он еще у Власия петь! И попадью себе уж присмотрел!
Хорошо за полдень шествие прибыло на Игорево озеро, к тому месту, где начались дивные дела этой весны. Его еще называли Гробовищем, хотя теперь там лежал лишь черный круг угля и золы от сгоревшей часовни. Кроме него, ничто не напоминало о бедах: день был прекрасный, ясный и жаркий озеро сверкало под солнцем, но в тени берез и елей веяло прохладой от близкого болота.
У самой воды поставили скамью, привезенную с собой из Сумежья, Еленка покрыла ее чистой скатерью. На скамью отец Ефросин возложил крест и Евангелие. Народ, постепенно подтягиваясь по лесной дороге, тесно заполнил небольшую поляну, парни и даже мужики полезли на деревья, чтобы ничего не упустить.
Пока отец Ефросин читал молитвы, Устинья стояла с Куприяном, Еленкой и Тёмушкой позади Вояты, так что ей было все хорошо видно и слышно. Медную иконку Сисиния, грамоту с именем Сихаила и крест матери Асклепиодоты она вынула из мешочка и держала в сомкнутых ладонях, приложив их к груди. В них для нее сосредоточилась вся сила, обещавшая победу над стаей бесовок.
– Глас Господень на водах, Бог славы возгреме, Господь на водах многих… – читал по памяти Воята псалом «Принесите Господеви, сыны Божии», употребляемый при освящении воды.
Закрыв глаза, Устинья вслушивалась в его низкий, сильный голос, который не перекрывал, а поддерживал более слабый голос инока; казалось, она слышит настоящего архангела, одновременно находится на Гробовище и в Софии новгородской, откуда изливался неиссякаемый источник Воятиной силы.
– Боже великоименитый, – приступил отец Ефросин к главной молитве водосвятия, – творяй чудеса, имже несть числа! Прииди ныне к молящим Тя рабом Твоим, Владыко, и посли Духа Твоего Святаго и освяти воду сию: и даждь пиющим от нея и приемлющим и кропящимся ею рабом Твоим пременение страстей, оставление грехов, болезнем исцеление, и освобождение от всякого зла, и утверждение же и освящение домом и очищение всякая скверны, и навета диавольскаго отгнание…
Закончив, отец Ефросин взял крест и сделал несколько шагов к воде. Перекрестил мелкие волны озера нижней частью креста, потом зашел в воду по колена – Воята шагнул за ним, чтобы поддержать, если что, – и трижды погрузил крест в воду.
Устинья испугалась: а вдруг сейчас из воды взовьется здешний змей – как тот, что жил в Дивном озере? За тысячи лет своего существования тот еще не видал освящения озера Христовой силой! Пролетел резкий порыв ветра, заплескали длинные косы берез.
– Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое… – трижды пропел Воята.
А потом отец Ефросин повернулся к Устинье и велел:
– Сказывай, девица.
Устинья подняла перед собой ладони, глядя на медную иконку, крест и грамотку, и заговорила нараспев:
– Ходящу некогда преподобный отец наш Сисиний в край моря синя, и возре на море: и выходят из моря двенадцать жен пустоволосых, видением страшных, зело окаянных…
Едва подав голос,
