Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
– Лошадей ваших всю ночь сторожить придется! – ворчал Егорка, помогая снять с телеги кое-что из поклажи.
Заходя в избушку, Устинья видела, как серые тени смыкаются кольцом вокруг лошадей. Наконец дверь затворилась за нею, Егорка раздул огонек и засветил лучину. Пять человек заполнили тесную избушку почти целиком, а когда расселись, Гриде и Вояте пришлось сесть на пол.
– Что вы – голодны? – спросил Егорка.
– В Корочуне Фларь-староста покормил нас, – ответил Куприян. – Ну, рассказывай, что здесь творится.
Добавить Егорке оставалось не много. С каждой ночью упыри Черного болота все шире расползались по волости. Был разгар сенокоса, жители расходились по лесным прогалинам, выкашивали опушки, поляны, сырые низины возле рек и на краях болот. Страшно было в небольшоим числе, с домочадцами, забираться в сырую глушь, но куда деться – без сена не будет скотины, а без скотины как пережить зиму? Косили, ворошили, метали стога, оглядываясь на каждый шорох. Обычно, забравшись далеко от дома, оставались на дальних покосах по нескольку дней, но после того как два-три таких покосных стана были разорены ночью упырями, стали спешить к темноте домой. Из-за этого сенокос шел трудно и медленно, все опасались, что не сумеют заготовить сена, сколько нужно. А впереди была жатва, скоро уже созреет рожь на самых ранних делянках. Грибы пошли, ягоды зреют, но даже ясным днем матери не отпускали девок и детей в лес. И как быть? Только и было разговоров, что со всех сторон гибель: или сейчас упыри задерут, или зимой с голоду все сгинем.
Рассказывая, Егорка обращался в основном к Вояте. Тот внимательно слушал.
– Слава богу, что ты приехал, сынок, – с непривычной теплотой закончил Егорка. – Совсем у нас народишка духом упал. Говорят, покинул нас Господь. Змееву камню твоему, Куприян, всякий день дары носят на озеро, а то и похуже того…
– Куда похуже-то? – Куприян поморщился, когда о камне было сказано «твой».
– Ходят слухи, будто надо змею озерному жертву… красную девицу…
– Что? – Все слушатели разом подпрыгнули.
– Змею озерному девицу поднести, как в давние времена идольские, – повторил Егорка. – Выбирать, дескать, по жребию, не минуя ни бедных, ни богатых.
– Это кто же такое придумал?
– А знакомица твоя старая – бабка Перенежка. Чуть не всякую ночь ей внучка покойная во сне является и от Невеи приказы передает. Бабка теперь ходит, толкует: коли змею двухголовому в озеро метнуть красную девицу, он выйдет и упырей назад в болото загонит.
– Вот, а я что говорю! – закричала Устинья, едва не перебив Егорку. – От Невеи все беды, она и упырей вызвала, а теперь змеем грозит! Ее надо первым делом истребить, а то одну беду избудем, а она новых нагонит! Еще похуже прежних.
Воята содрогнулся: ему сразу вспомнилась повесть о Егории Храбром, который нашел на берегу озера царскую дочь, ожидавшую, когда змей выйдет и пожрет ее. Эту царевну он в воображении видел точь-в-точь как Тёмушка. И Еленкина дочь ведь могла оказаться той девицей, на которую падет жребий; одна мысль об этом приводила Вояту в негодование и ярость.
– Да я бы эту бабку… – Он двинул руками, будто сжимает и сворачивает чью-то шею.
– Что бабка, дура старая! – отмахнулся Куприян. – У нее упыри внучку сгубили, она и помешалась с горя…
– Хватит этих бредней! Что делать будем, а, Егорка? Ты знаешь. Я слышал, у старца Панфирия, кроме трех книг божественных, еще какой-то колокол был серебряный?
– Был колокол, – подтвердил Егорка. – Сказывали ранние люди, князь Владимир из Царьграда привез колокол из серебра. И как в тот колокол ударят, так вся нечисть на сто верст в округе разбежится и больше не покажется. Висел колокол у Панфирия в его пещерке, над Дивным озером. А как Панфирий удалился в сторону рая, пещерка его обрушилась и колокол погребла. Так он и лежит там, в горе.
– В которой горе? Можешь ее показать?
– Да которая гора… – Егорка задумался. – По-разному люди толкуют. Завалилась она больно давно, заросла, и ни видать ее, и ни знать.
– Будем искать. Завтра же и двинемся.
Устинья подавила вздох. Она хотела, чтобы Воята поскорее отправился за отцом Ефросином в Усть-Хвойский монастырь, но понимала: если упыри ходят уже под стенами Сумежья и тревожат косарей, с их изгнанием медлить никак нельзя.
– Утро вечера удалее, отдыхайте пока. – Егорка встал с лавки и взял свой волчий кожух. – А я пойду…
– Куда? – Куприян глянул на оконце, за которым царила глухая ночь.
– Стадо мое пасти.
– Ночью? – удивился Воята.
– Ночью и стадо ночное. А ты будешь много знать – скоро состаришься.
Воята замолчал: этими словами Баба-Яга в сказке кладет предел расспросам юных и немудрых, оберегая от опасного для них знания.
Даже без Егорки в избушке было тесновато, Воята и Гридя легли на полу. Куприян скоро захрапел, остальные спали плохо. Гридя беспокоился о лошадях, стоявших прямо возле оконца, несколько раз подходил, крадучись, и выглядывал – целы ли? Устинья невольно прислушиваясь к звукам леса снаружи. Не раз ей казалось, что в лесу раздается шум – словно кто-то за кем-то гонится, ломая ветки, кто-то на кого-то нападает… Раздавались глухие вопли, и она жмурилась, крестилась, сжимала мешочек с медной иконкой на груди. Один раз этот шум раздался так близко, что Воята подскочил и метнулся к двери. Но звуки борьбы сразу стихли, и Воята, постояв, вернулся к своей подстилке из шкур. Кажется, так и не заснул.
Только когда восточный край неба посветлел, лес успокоился, и Устинья задремала.
Проснувшись, Устинья увидела широко раскрытую дверь избушки – свежий дух утренних трав ее и разбудил. Гридя на полу и Куприян на лавке спали, Вояты не было. Устинья спустила ноги с лавки, пригладила волосы и тоже вышла. Встающее солнце золотило белые стволы берез, румянило заросли белого купыря и розовой ревелки. Над лугом белел туман, светлое небо было полно серебристых облаков. От этого зрелища неизменная радость заливала сердце, хотелось дышать, вбирая в себя всю силу летнего рассвета. Устинья огляделась, но нигде не заметила ничего угрожающего. Так легко было подумать, что в этом мире не живет ничего злого!
Костры на валу Сумежья погасли, сторожа разошлись спать. Вскоре у околицы раздался звук рожка: Егорка созывал стадо. Бабы гнали коров и овец… и первые, кто дошел до Егорки, останавливались и всплескивали
