Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
– Прости, владыко, и благослови! – с тайным облегчением попросил Воята.
– Благословение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа на рабе Божии Гаврииле всегда, ныне и присно и во веки веков. – Владыка Мартирий перекрестил его, касаясь головы, живота и плеч. – Аминь.
Глава 7
Пользуясь летним временем, четверо путников ехали, пока хватало дневного света, а там устраивались на ночлег под открытым небом – на лугу между недавно сметанных копен, на опушке леса.
Матушка Олфимья, опасаясь, как бы чадо в долгой дороге не ослабело от голода, надавала им с собой полтелеги всяких припасов – «на свадьбу еще хватит», шутил Куприян. Три дня дороги от Новгорода они почти постоянно обсуждали, как теперь быть и за что скорее взяться. Устинья, храня в мешочке на шее медную иконку Сисиния и молитву-оберег на бересте, жаждала поскорее послать за отцом Ефросином в Усть-Хвойский монастырь и передать ему благословение архиепископа, чтобы выручить Демку. Куприян и Воята высказывались за то, чтобы заняться сперва упырями из Черного болота – те вредили не одному человеку, а всей волости. Куприян и Устинья пробыли в отъезде не более двух недель, но им казалось – целый год, и тревожила мысль: что за это время случилось дома? Кто попался в лапы чудищам? Остался ли в Барсуках хоть кто-нибудь живой, если незваные гости всякую ночь продолжали тереться под воротами и склонять жителей впустить их?
– Невея-Плясея тоже многих людей губит, – возражала Устинья. – Надобно и ее изгнать из волости поскорее.
– Ох, ну и беды у нас! – вздыхал Куприян. – И чем мы бога прогненевили – сколько всего на нас разом напустил!
– Это потому что попов не осталось, обе церкви закрыты, пения нигде нет, – сказала Устинья.
Воята тяжело вздохнул – это он истребил последнего в волости попа.
– Касьян был не поп, а обертун вредный, – утешил его Куприян. – Его извести – не вина, а заслуга.
– Как-то же он Богу служил, как умел. Может, ему зачтется. А теперь вот никого…
Снисходя к их нужде, владыка Мартирий обещал прислать попа и дьякона, когда подберет подходящих, но ждать предстояло не менее чем до осени. А до осени Устинья не могла ждать – остынет вода в реках и озерах, и Демка сгинет, навсегда останется добычей Невеи. Той самой, что ничего и никого не боится.
– До осени еще время есть, – утешал ее Куприян. – Гляди, вон, едва Петров день миновал, солнце только что лучиками отыграло. Сенокос в разгаре, а к жатве не приступали.
– Но Демку выручить быстрее! – убеждала Устинья. – Надобно только за отцом Ефросином съездить, на Игорево озеро его привести, и чтобы он там помолился.
Повидав Святую Софию новгородскую и чудотворную икону Богородицы, спасшей целый город от вражеского нашествия, побеседовав с ангелом и получив два дара – от самой Богоматери, надо думать, – Устинья твердо верила в скорую божью помощь. Благословение архиепископа само по себе было драгоценным духовным даром, владея которым, отец Ефросин справится с любой сатанинской силой.
– Ведь за старцем съездить – это всего два-три дня! – убеждала она Вояту. – Один день отдохни, если тебе надо, и поедем!
Воята, молодой, полный сил парень, не слишком устал за несколько дней спокойного путешествия на телеге, да и сама Устинья тоже. Но устань она в десять раз сильнее – и это не заставило бы ее по доброй воле терять время. Жажда вызволить Демку была в ней так сильна и неотступна, что она без сомнений пустилась бы и в более долгое и трудное путешествие. Как та девушка из сказки, что пошла искать своего сокола, снарядившись тремя парами железных сапог, тремя железными посохами и тремя железными колпаками. Да встань перед ней та вертлявая избушка на курьих ножках – она бы только обрадовалась возможности получить совет и указание пути. Вспоминался тот сон, когда она видела Демку в гробу. Так и виделось, как он лежит – бесчувственный и остывший, будто камень, и холодом веет от его неподвижного лица…
Устинью передергивало от ужаса, хотелось немедленно куда-то идти и что-то делать. Лишь бы Демка поскорее оказался перед ней, живой и теплый… Но возможно ли это? Сколько людей похищает смерть, сколько близких рыдает по ним, но никому еще не удавалось выпросить свою потерю назад. А если мертвец и приходит в родной дом, то приносит только зло. Так не желает ли она невозможного? Даже если и так, Устинья хотела поскорее убедиться в этом и не терзать себя напрасными надеждами. Тогда… можно будет считать, что условие выполнено, она выбрала мужа и лишилась его. Мать Агния не откажется принять ее в обитель…
Незадолго до переправы через Ниву, на восточный берег, Куприянова лошадь потеряла подкову. Добрели до Корочуна – первого погоста Великославльской волости, пошли искать кузнеца, а он оказался на покосе. Пришлось посылать за ним мальчишку, потом ждать, пока вернется. Близился вечер, да и жители, знавшие Куприяна и Вояту, наперебой зазывали в гости, но оставаться на ночь путники отказались. Куприян, Устинья, Воята каждый по-своему стремился достичь Сумежья как можно скорее.
Миновав Корочун, поехали дальше на восток – уже через хорошо знакомые места. И радовались, и тревожились. Сиял Гридя, Черменов сын, сидя на целом возу разных товаров и подарков с новгородского торга. У Вояты вид был задумчивый. Порой он поглядывал на Устинью и словно бы хотел о чем-то спросить, но, встретив ее взгляд, качал головой и отворачивался. Чутье ей подсказывало – он думает о Тёмушке. Хочет знать, ждет ли она его, обрадуется ли? Устинья могла бы сказать, что да, но молчала. Это их дело – пусть сами разбираются.
К Сумежью подъезжали, когда над рекой уже остывали угли летнего заката. Над водой взрастал туман, белой полосой обозначая русло Нивы. Солнце давно кануло за небокрай, лишь немного тускло-красного сока разбавляло сумерки, переходя в серовато-желтый, потом в тускло-голубой – а выше уже расстилалось беспередельное море ночной синевы. Взошел тонкий месяц – сегодня был его последний вечер. Напоминая острый коготь, откованный из червоного золота и обведенный пламенем по краям, он был красив необычайно. Что за небесное чудовище обронило этот коготь, с содроганием подумала Устинья.
Синевато-черные шкуры небесных волков все ширились, наползали, норовя поглотить месяц. Теперь торчал только его верхний край, и оттого он напоминал загадочную огненную рыбу в синем море небес. Устинья то и дело поглядывала туда: ей вспоминалось то синее море
