Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина
– Что вы! С ума вы сошли?!
– Она отдавалась вам в слезах?
– Ни в коем случае, как бы я мог! Я взрослый и опытный мужчина, мне, право, неловко…
– Понятно, понятно, – Вера Игнатьевна старалась удержать подступающий смех. – Вы предложили ей замуж, она призналась в лирической чуши и в том, что должна спасти непременно «дорогого ей человека», это уж как водится. Вы дали денег. Она кинулась вам в объятия с благодарностью, а там уж всё естественным образом и случилось…
– Вроде того, – буркнул он с самым детским выражением лица.
– Ну, её-то «горе» понятно. Нэ-эрвы, – ёрнически протянула Вера Игнатьевна. – Тут ещё и отдалась, ах, до венца! Хоть в журнал «Нива», в литературное приложение, там такое любят.
– Утром её след простыл. Я места себе не находил. Я ещё с вечеру задумал, что проснусь первым, кофию сварю, булочки…
– Да-да, завтрак в постель! Это же просто мечта!
Вера Игнатьевна рассмеялась, перестав совсем себя сдерживать. Подошла к провинциально пышному буфету в стиле буль, собственности профессора Хохлова, который он категорически отказался забирать, потому как, видите ли, этот буфет должен стоять здесь и баста! Хотя подарен был лично Алексею Фёдоровичу спасённым им помещиком. Но старый добрый Хохлов упёрся: в клинике помещика спасал? В клинике буфет и остаётся. Шикарнейшая вещь между тем.
– Извините меня, Матвей Сергеевич! Это уже личное. Я над собой смеюсь. Нет ни одной женщины, сколько бы ей ни было лет и как бы умна и опытна она ни была, которая бы не мечтала о завтраке в постель.
Она налила две рюмки водки. Жестом пригласила Ремизова. Тот себя уговаривать не заставил. Ахнул севастопольскую стопку как напёрсток, профессор и отсалютовать не успела.
– Просыпаюсь – Еленочки след простыл. Я пока с ума сходил и справки наводил, тут уж и ваши доктора явились. Ну и я к вам. Вот.
– Она просто молодая дура, Матвей Сергеевич, – Вера Игнатьевна разлила по второй. – Не надо никого убивать, паче чаяния, или ещё как наказывать. Уход, забота и покой – и ваша возлюбленная невеста быстро придёт в норму. Может, и уже пришла, пока мы тут болтаем. Считайте, что вложили деньги в её образование: она узнала главное, что должна узнать женщина.
– Что же? – уставился он на неё с забавнейшим непосредственным любопытством.
– Отличие нелюбви от любви. И никогда не припоминайте ей ни денег, ни её глупости. Я знаю, что человеку ваших страстей это трудно. Я сама человек именно таких страстей. Но вы постарайтесь. Вы мужчина. И кое-что, не скрою, мужчинам удаётся лучше, чем женщинам.
– Что же? – Ремизов не спускал глаз с профессора, словно школьник.
– Любить, Матвей Сергеевич. Любить. Как бы парадоксально это ни прозвучало.
История этой летаргии закончилась хорошо. Но забавное происшествие, приключившееся при её разрешении, заслуживает внимания.
Вера Игнатьевна сопроводила господина Ремизова в палату, где находилась Елена Петровна. Он любезно распахнул перед профессором дверь и взору купчины предстало страшное: мужчина взгромоздился на женщину и… целовал её?! И после того…
Профессор немедленно вытолкала «медведя», пока он не пришёл в себя, закрыла двери и привалилась к ним спиной. Ремизов тут же начал колотить.
– Что вы творите?!
Вера очень старалась не расхохотаться. Это уже стало навязчивым желанием. Стоило бы, пожалуй, отойти куда-нибудь в сторонку, а лучше к Ивану Ильичу на конюшню, и вдоволь насмеяться. Иначе ещё впадёт в летаргию, как эта славная юная дурочка, гувернанточка. Вера Игнатьевна подозревала, что творит Владимир Сергеевич вовсе не то, чем могло показаться господину Ремизову. Ей было известно, разумеется, что два года назад Грегори Гриль успешно оживил человека методом непрямого массажа сердца. Его и делал Владимир Сергеевич супруге полицмейстера, чередуя ритмичные мощные движения руками, наложенными на грудину пациентки, с дыханием рот в рот.
– Вы что здесь, женщин насильничаете?! – рычал Ремизов за преградой.
Он всё-таки был слишком корпулентный и мощный, и Вера не удержала дверь. В палату ворвался Ремизов со взором горящим. Владимир Сергеевич как раз слез, если можно так выразиться, с тела жены полицмейстера.
– Безуспешно. Хотя меня и позвали сейчас же.
Ремизов попытался его скрутить.
– У кого что болит, – язвительно прокомментировала Вера, бросаясь на помощь Владимиру Сергеевичу. Против Ремизова он был, что Давид против Голиафа. Но помощь не понадобилась. Доктор Кравченко на удивление ловко скрутил купчину. Прежде Вера не имела возможности наблюдать таковые его навыки.
– Господин Ремизов, успокойтесь! Доктор Кравченко пытался оживить пациентку. И вы пустите его, Владимир Сергеевич. Он гувернантку свою любит.
– О, замечательно! Она как раз пришла в себя, и мы немедленно перевели её в другую палату. Покормили. Дали успокоительного. Спит, как дитя.
– Доктор Кравченко?! Владимир Сергеевич?! – Ремизов, выпущенный из захвата, нимало не смущённый, просиял. – Вы знаменитый опальный врач крейсера «Аврора»?! Позвольте пожать вам руку! Польщён! Пока есть такие люди, как вы…
Он действительно стал изо всех сил трясти руку Владимира Сергеевича. Тот болезненно поморщился. Вряд ли эти ощущения относились к физическим.
– Благодарю! Но вы только что хотели меня… не знаю что… наказать? За то, что вам показалось. И вот уже чуть руку мне ни выламываете в знак горячей… не знаю чего. Вы же не знаете ни меня, ни моих дел.
Ремизов, опомнившись, выпустил ладонь Владимира Сергеевича.
– Русский народ погубит собственная страстность! Мы же от первого барина до последнего холопа замешаны на хаосе, настояны на гневе и оттитрованы битвами! Разум, если у кого он и есть, и тому страстность застит. Вот вам сообщили самое главное для вас, как я понимаю. Что дорогое вам создание пришло в себя. И что вы? Сперва ринулись сражаться с воображаемым злодеем, а затем стали жать руку воображаемому же герою. Причём и злодей и герой – в одно мгновение! – для вас одна и та же персона. А я, может, не то и не другое. Я… я просто человек! – Владимир Сергеевич будто хотел сказать что-то ещё, но махнул рукой. Обратился к Вере Игнатьевне: – Профессор, я распоряжусь о теле и оформлю все бумаги. Полагаю, вы сами сообщите… – он кивнул головой в сторону тела Ольги.
– Да, конечно.
Вера Игнатьевна с новой стороны увидела Владимира Сергеевича. Вряд ли смерть супруги полицмейстера его поразила. Вряд ли с его опытом его поразила бы чья угодно смерть. Скорее всего, он и сам человек страстный. Не герой, не злодей. А самый что ни на есть обыкновенный человек, разрываемый страстями. Наверняка таким медведям, как Ремизов, проще. Здесь порычал, там лапами помахал, а тут – ласковый. Владимир Сергеевич Кравченко –
