Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина
Тем временем Андрей Прокофьевич в своём кабинете говорил по телефону, холодно, сдержанно, как и положено настоящему полицейскому:
– Спасибо за гражданское небезразличие!
После чего повесил трубку.
Удивительно, но Андрей Прокофьевич приобрёл прежний вид: подтянутый, дисциплинированный. Будто бы и не было всех тех ужасающих потрясений, что пронеслись в короткое время по его жизни. Возможно, и подкосила его Анастасия. Но возможно ли, чтобы к жизни вернуло происшествие с Ольгой? Не стоит рассуждать о том, чего нельзя понять, ибо одними рассуждениями к пониманию не прийти. Факт: Андрей Прокофьевич был бодр, выглядел прежним моложавым джентльменом средних лет, которому очень шла форма. Как прежде – военная, так нынче – полицейская.
Андрей Прокофьевич подошёл к окну, заложил руки за спину и так простоял некоторое время. Вошёл дежурный со стаканом чаю на подносе. Поставил на стол. Кашлянул. Полицмейстер обернулся:
– Благодарю! Наряд в дом купца Белозерского. Из сыскарей.
В профессорском кабинете напротив Веры Игнатьевны устроился Владимир Сергеевич. Она пригласила его для разговора, но не знала, как начать. Неловкая пауза становилась всё ощутимее и, казалось, вот-вот сгустится в какую-нибудь фигуру. Ну не может Владимир Сергеевич Кравченко, доктор военной медицины, быть, что называется, trickster. У него совсем другой архетип, по новомодному определению Юнга. Вот сам Юнг – тот, пожалуй, ловкач и обманщик. И зачем ей в голову лезут сейчас подобные глупости?
– Вера Игнатьевна, мы обсудили все лечебные вопросы. Вы ещё что-то хотели обговорить?
– Да-да! – рассеянно пробормотала Вера и вдруг нашлась: – Владимир Сергеевич, вы недавно сказали, что я безупречно владею своим телом. Это не так. Моё тело небезупречно, равно как и моя душа. Вот, скажем, вчера и тело моё, и душа моя поддались соблазну…
Бодро начав, она вдруг замолчала. Владимир Сергеевич внимательно смотрел на княгиню. Вряд ли она избрала бы его своим духовником. Значит, к чему-то ведёт. Но к чему? Он не мог определить.
– Я хочу сказать, Владимир Сергеевич, что все мы небезупречны и склонны поддаваться соблазнам. Неважно, какие у этого причины и поводы. Мы поддаёмся тому или иному соблазну – и нам очень стыдно в том сознаваться.
Вера Игнатьевна снова умолкла. Это было до того неясно, что Владимир Сергеевич не выдержал:
– Вера Игнатьевна, вы лучше прямо. Я – человек военный.
Вера вздохнула разок. Вздохнула другой. Набрала побольше воздуху и… В кабинет без стука ввалился Александр Николаевич.
– Вера Игнатьевна! У Антоновой – у акушерской летаргии – брюшнополостная симптоматика. Все признаки внутрибрюшно-го кровотечения. Поскольку её первый ребёнок умер, я хочу ей матку сохранить. Профессор, пойдёмте со мной в операционную немедленно! Без ваших рук, боюсь, не справлюсь.
Вера с готовностью поднялась. Не по её воле откладывался тяжёлый разговор о гипотетическом участии Кравченко в казённых приписках. В первую голову они клиника и обязаны спасать жизни, репродуктивные и прочие функции, и что там они ещё вечно обязаны, чёрт возьми, спасать!
Через пять минут они с Белозерским мыли руки бок о бок.
– Хорошо, Марина заметила вздутие! Вы, Марина, внимательная и талантливая. Будет толк!
Он подмигнул стоявшей тут же Бельцевой, и та раскраснелась от похвалы. Еле-еле удержалась, чтобы не сделать книксен, словно она всё ещё горничная. Хотя она видела, что и Ася порой делала книксен. Ничего стыдного нет ни в книксенах, ни в горничных, если разобраться. Стыд производят не движения и положения, а люди. Как человеку ей было стыдно, что она проговорилась Анне Львовне о своих спасителях. Но не предаст же её Ася? Её и вот их! Не может она. Вон какая серьёзная и солидная стоит в операционной комнате у инструментального столика.
– Я пальпировать, а там дефанс! Так я сразу распорядился в операционной и за вами!
Вера Игнатьевна была всё ещё слишком погружена во что-то своё и не реагировала на доклад Белозерского. Хотя со стороны это могло выглядеть и так: профессор внимательно выслушивает ординатора. Но Александру Николаевичу всё одно было неуютно из-за суровости Веры Игнатьевны. И много вопросов ещё висело в воздухе.
Но как только они подошли к столу, ничего, кроме самой операции, не осталось. Заговорили, когда завершили основной этап. Ещё орудовали в ране, но от рутинных манипуляций обсуждение клинической ситуации не отвлекает.
– Твоя дефектура. Плохо осмотрел пути. Разрыв ушёл выше, образовалась гематома. Впредь будь внимательнее.
Вера просто констатировала. Но Белозерский покраснел.
– Родовые пути не я осматривал. Ивану Сергеевичу поручил. С младенцем завертелось.
– Всё одно твоя дефектура. Ты не студент и не ведомый полулекарь. Ты уже не просто ординатор, а глава департамента. Ты за всех в ответе. Не только за женщину, но и за Ивана Сергеевича. Учить надо, доверять надо. Но пока не выучено твоё доверенное лицо – проверять! Но и сверх меры не кори себя. Просто сделай выводы. Проверь и ушей ты сам – нет гарантии, что не случилось бы того же самого. Судя по состоянию её органов и систем, в любом случае пришлось бы идти на брюхосечение. Заканчивайте с Анной Львовной, Александр Николаевич. Ушиваться – профессор вам без нужды.
Вера Игнатьевна отошла от стола.
Двое из сыскной полиции сопровождали Андрея Прокофьевича, самолично позвонившего в двери особняка купца Белозерского. Открыл Василий Андреевич. Андрей Прокофьевич представился. Один из сыскарей протянул ордер на обыск. Неизвестно, что творилось в душе у старого доброго батлера, но внешне он остался невозмутим.
– Не могу допустить. Господ нет дома.
– Так нам не господа нужны, нам как раз дом и нужен! Он-то на месте! – записным шутником отпустил один из сыскных, тот, что помладше.
Видимо, не только на театрах у каждого своё амплуа. Но сейчас представление давали профессионалы.
– Господа вас вряд ли похвалят за оказание сопротивления властям, – спокойно, уважительно, но со всей серьёзностью сказал второй сыскной.
– С нами вот и господин полицмейстер. Да тебя же и в понятые возьмём, и ещё кого из дома, что ты! – продолжил первый. – Хоть всю прислугу позови. Хоть соседей. Всё честь по чести. Мы – аккуратные, мы ж, чай, не у босяков. Всё понимаем.
Долго ли, коротко ли. Скорее, коротко. В общем, пришлось Василию Андреевичу допустить в дом представителей власти с ордером.
– Ты нам сразу покажи докторову «классную комнату», чтобы мы во все двери не совались. Нас только хозяйство младшенького интересует. У нас не запрещено быть хорошим студентом, что ты!
Василий Андреевич проводил.
В течение часа, может чуть более, со всей
