Император Пограничья 11 - Евгений И. Астахов

С Мариной Сорокиной тоже нужна осторожность. Ведущая «Делового часа» славилась умением вытягивать из гостей больше, чем те планировали сказать. Профессиональная улыбка, доброжелательный тон, невинные вопросы — и вот ты уже проговорился о том, что следовало держать при себе. Потом твои слова режут на цитаты, вырывают из контекста, подают под нужным соусом.

Мне нужно чётко держаться своей линии. Реформа образования, доступность магии для всех сословий, развитие Пограничья — вот мои темы. Никаких личных выпадов против Академического Совета, никаких угроз, никаких необдуманных обещаний. Каждое слово может быть использовано против меня.

Вертолёт пошёл на снижение. Бетонный пятачок посадочной площадки располагался перед зданием. Из соображений безопасности к самой медиабашне подлёт был запрещён.

Шасси коснулись бетона. Я первым отстегнул ремень и поднялся. Гаврила вскочил следом, порывисто, словно на пружинах. Дверь распахнулась, и в кабину ворвался шум города — гудки машин, гул вентиляторов, отдалённые голоса.

Молодой парень выскочил первым, озираясь по сторонам с тем же напряжённым выражением, что и в Алтынкале перед боем. У края площадки толпились журналисты и фоторепортёры — человек пятнадцать с магофонами и записывающими артефактами. Вспышки начали срабатывать ещё до того, как я появился в дверях.

Резкая вспышка совпала с хлопком закрывающейся дверцы какой-то машины неподалёку. Гаврила среагировал мгновенно. Пистолет выскочил из кобуры быстрее, чем я успел моргнуть.

— Ложись! — заорал он, направляя ствол в сторону журналистов.

Те шарахнулись назад, кто-то выронил магофон. Евсей, Михаил и Ярослав тоже выхватили оружие, занимая боевые позиции. Только их стволы смотрели в разные стороны — они искали источник угрозы, которую обозначил Гаврила.

Я двинулся быстро, но спокойно. Левой рукой перехватил запястье Гаврилы, направляя ствол вверх. Правую положил ему на плечо, слегка сжав.

— Солдат, ты дома, — произнёс тихо, но твёрдо, так, чтобы слышал только он. — Это Смоленск, не Каганат.

Гаврила вздрогнул. Взгляд прояснился, будто он только сейчас увидел, где находится. Пистолет в его руке мелко задрожал.

— Я… я принял вспышку за… — он осёкся, сглотнул. — За блик снайперского прицела. Простите, воевода.

— Сдай оружие Евсею, — приказал я, отпуская его руку. — Как только зайдём внутрь.

Гаврила кивнул, медленно убирая пистолет в кобуру. Лицо покрылось нездоровой бледностью, на лбу снова выступил пот. Он виновато дёрнул головой, словно мысленно отчитывая себя за срыв.

— Евсей, — я повернулся к старшему из спецназовцев. — Приглядывай за ним.

— Понял, воевода.

Журналисты постепенно приходили в себя, но держались на почтительном расстоянии. Кто-то уже строчил в блокноте — завтра в газетах напишут про агрессивную охрану Маркграфа Угрюмского. Что ж, пусть пишут. Лучше пусть боятся, чем испытывают на прочность.

Я знал, что происходит с Гаврилой. В прошлой жизни, я неоднократное наблюдал, как многие мои воины проходили через это. После особенно жестоких битв, после месяцев в походах, после потери боевых товарищей что-то ломалось в человеке. Варяги называли это по-разному — «боевая усталость», «ужасы после боя», «военная меланхолия», «одержимость видениями».

Воин возвращался домой телом, но разум его оставался на поле битвы. Любой резкий звук превращался в боевой клич врага. Тень в углу казалась притаившимся убийцей. Мирная жизнь становилась непереносимой пыткой, потому что тело помнило — расслабление означает смерть.

Гаврила прошёл через ад в Алтынкале. Взрывы десятков мин во дворе крепости, штурм под огнём наёмников, атака гигантского червя-Жнеца, прорывавшегося из-под земли. Кровь, крики, гибель дюжин вражеских бойцов. А в конце — как мы с Василисой и Вельским объединили магию трёх геомантов, превратив вековые стены в груду камней.

Однако, возможно, Алтынкала стала лишь последней каплей. До этого был Гон Бездушных, когда волны тварей шли на Угрюм день за днём. Засада отряда Демидовых, когда термобарические гранаты превратили наш «Муромец» в пылающий металлолом, и только чудом никто не погиб. Штурм поместья Уваровых в Сергиевом Посаде. Для двадцатилетнего парня из глухой деревни это было слишком много за такой короткий срок. Его разум пытался справиться с пережитым единственным известным способом — оставаясь в состоянии боевой готовности.

Я помогу ему. Обязательно помогу. Но не здесь и не сейчас.

— Пойдёмте, — сказал я своим людям. — Нас ждут.

Мы двинулись ко входу в здание. Позади остались ошарашенные журналисты, а впереди ждало интервью.

У входа в двадцатиэтажную башню меня встретила энергичная женщина лет тридцати в строгом деловом костюме.

— Маркграф Платонов? Алла Завьялова, продюсер программы. Ваше Сиятельство, рада наконец встретиться лично! — она изобразила вежливый полупоклон. — Марина уже ждёт вас в студии. Идёмте, у нас мало времени до эфира.

Мы прошли через вестибюль, где охранники в форме проверяли документы посетителей, и поднялись на лифте на пятнадцатый этаж. Коридоры кишели людьми — операторы тащили оборудование, ассистенты бегали с папками, из приоткрытых дверей доносились обрывки новостных сводок.

— Студия прямо по коридору, — Завьялова вела меня быстрым шагом. — После дебатов в Новгороде вы стали самой обсуждаемой персоной в Содружестве. Рейтинги сегодня будут рекордными!

Просторная студия информационного канала встретила меня привычной для них предвечерней суетой. За полукруглым столом из тёмного дерева уже сидела Марина Сорокина — женщина лет сорока с безупречной укладкой пепельных волос. В жизни она выглядела моложе, чем на экрнах, но тот же проницательный взгляд карих глаз сразу оценивал и каталогизировал каждую деталь. За её спиной мерцали маговизоры с картой Содружества, магические кристаллы создавали объёмные изображения.

— Ваше Сиятельство! — Сорокина поднялась навстречу. — Благодарю, что нашли время. Присаживайтесь здесь, рядом со мной.

Едва я опустился в кресло, как меня окружила целая бригада работников.

— Что вы делаете? — я отстранился, когда молоденькая девушка с кисточкой полезла к моему лицу.

— Пудра обязательна, Ваше Сиятельство, — терпеливо объяснила старший гримёр. — Софиты дают сильный блеск, особенно на лбу, носу и щеках. Для мужчин это критично — без пудры на записи будете выглядеть, простите, потным. Никто не увидит грим, зато жирный блеск заметят все.

Пришлось смириться и стоически переносить дискомфорт. Пока девушка орудовала кисточкой, я изучал студию. Записывающие артефакты располагались в трёх точках, их алые кристаллы пока были тусклыми. Технический персонал проверял настройки маговизоров, кто-то корректировал освещение.

— Тридцать секунд! — крикнул режиссёр.

Гримёры испарились, Сорокина последний раз поправила чёлку, записывающие кристаллы вспыхнули рубиновым светом.

— Добрый вечер, дорогие зрители! — начала ведущая своим фирменным бодрым тоном. — С вами Марина Сорокина и специальный выпуск «Делового часа». Сегодня у нас