Проклятый Лекарь. Том 8 - Виктор Молотов
Я начал готовить ритуал разрушения. Классическая техника — концентрация некроэнергии в точке, формирование резонансной волны, направленный удар по структуре. Базовый курс боевой некромантии, первый семестр.
Проблема была в том, что воронка тоже состояла из некроэнергии. Атаковать её моей силой — всё равно что лечить алкоголизм водкой. Технически возможно, но результат непредсказуем.
Первый удар врезался в воронку. Чёрная молния, сотканная из чистой смерти.
Результат: воронка вздрогнула, сжалась… и выросла на двадцать процентов.
— Твою некромантскую душу! — выругался я.
Она питалась моей атакой. Поглощала некроэнергию и использовала для стабилизации. Как раковая опухоль, которая перехватывает кровоснабжение здоровых тканей.
— Проблемы? — Аглая в голове звучала обеспокоенно.
— Небольшие. Моя атака её усиливает вместо того, чтобы разрушать.
— Это плохо?
— Это очень плохо. Представь, что ты пытаешься потушить пожар, а вода превращается в керосин.
— И что делать?
Хороший вопрос. Что делать, когда твоё основное оружие работает против тебя? Использовать другое оружие.
А что, если…
Идея была безумной. Настолько безумной, что любой нормальный маг назвал бы меня сумасшедшим. Одновременное использование двух противоположных типов энергии — это как смешать материю с антиматерией. Результат — аннигиляция. Взаимное уничтожение.
Я посмотрел на свои руки. А ну-ка разделим потоки. Левая — рука некроманта. Тысячу лет она несла смерть, разрушение, тьму. Правая — рука лекаря. В этом теле она спасала жизни, исцеляла, восстанавливала.
Две противоположности. Смерть и жизнь. Тьма и свет. Инь и ян.
Но именно это мне и нужно.
— Костомар, Вольдемар! — крикнул я. — Отступить на десять метров! Ростислав — прикрывай!
— Я ем грунт? — в голосе Костомара прозвучало сомнение.
— Да, Костомар. Ты будешь есть грунт, если останешься здесь. Потому что тебя размажет по этому самому грунту. Отступай!
Они отошли. Я остался один перед воронкой. Закрыл глаза. Сосредоточился.
Левой рукой потянулся к воронке. Не физически — энергетически. Ощутил её структуру, пульсацию, голод. Она была как чёрная дыра — втягивала всё вокруг, не различая.
Начал вытягивать из неё энергию. Медленно, осторожно, как хирург извлекает опухоль. Некроэнергия потекла по моей руке — холодная, тёмная, пахнущая могилой и вечностью.
Одновременно правой рукой открыл Сосуд Живы. Не весь — это было бы самоубийством. Только часть. Десять процентов. Двадцать. Тридцать.
Золотая энергия жизни хлынула наружу. Тёплая, яркая, пахнущая весной и надеждой.
Две энергии встретились в моём теле. Боль была… неописуемой. Представьте, что вас одновременно сжигают и замораживают. Что каждая клетка вашего тела разрывается на части и собирается заново. Что ваша душа — если она у вас есть — проходит через мясорубку размером с галактику. Примерно так.
Крик вырвался из горла, как раненый зверь, заполнил кладбище, отразился от надгробий. Но я не остановился. Направил обе энергии — смерть и жизнь, тьму и свет — прямо в ядро воронки. В то слабое место, которое нашёл Ростислав. В аневризму, готовую лопнуть.
Столкновение было… красивым. Чёрное и золотое сплелись в спираль. Закрутились друг вокруг друга, как любовники в танце. Ускорились. Слились. И взорвались. Вспышка была такой яркой, что я ослеп на секунду.
Воронка распалась. Не просто распалась — рассыпалась на миллионы искр. Чёрно-золотых, мерцающих, прекрасных. Они взлетели в небо, как салют, закружились в воздухе, как снежинки, и медленно, одна за другой, растаяли.
Воцарилась абсолютная, звенящая тишина.
Я стоял в центре кладбища, тяжело дыша. Ноги подкашивались. В голове звенело, как после контузии. Но я улыбался. Потому что сработало. Безумный план, противоречащий всем законам магии, сработал.
— Святослав? — голос Аглаи был еле слышен. — Ты… ты жив?
— Относительно, — прохрипел я. — Физически — да. Психически — под вопросом. Но воронки больше нет.
— Я видела… вспышку. Даже отсюда, от ворот. Это было…
— Красиво?
— Я хотела сказать «ужасающе». Но да, красиво тоже.
Ноги наконец подкосились. Я рухнул на колени прямо посреди чьей-то могилы. Судя по надписи — «Граф Пётр Ливенталь, 1756–1823, верный слуга Отечества».
— Простите, ваше сиятельство, — пробормотал я надгробию. — Ничего личного. Просто устал.
Надгробие не ответило. И слава тьме, после сегодняшнего дня я бы не удивился, если бы оно заговорило.
— Это было… — Кирилл не мог подобрать слов. Подбежал ко мне. Сел рядом, всё ещё бледный, но с горящими глазами. — Это было невероятно круто!
— Это было невероятно больно, — поправил я, массируя виски. Головная боль пульсировала в такт сердцебиению. Как мигрень, только магическая. — И невероятно рискованно. Не повторяй.
— Но как вы это сделали? Смешали некромантию и Живу? Это же невозможно! Я читал. Все учебники говорят…
Надо бы проверить библиотеку и спрятать слишком опасные книжки. А то эта его страсть к чтению далеко может зайти.
— Учебники пишут люди, которые боятся экспериментировать, — ответил я. — А я — опытный некромант. Мне можно то, что нельзя другим.
— Это несправедливо!
— Это жизнь. Привыкай.
Команда собралась вокруг меня. Потрёпанные, уставшие, но живые. Ну, относительно живые, учитывая, что половина из них технически мертва.
Костомар сел рядом, скрестив костяные ноги. Поза была почти медитативной.
— Я ем грунт, — сказал он задумчиво.
— Философствуешь?
— Я ем грунт.
— Понимаю. Битва заставляет переосмыслить жизнь. Даже если ты уже мёртв.
Ростислав парил над нами, полупрозрачный и довольный.
— Должен признать, — заявил он торжественно, — это была достойная битва! Жаль, что меня не было на парижской битве — я бы показал французам, что значит сражаться!
— Твой дух воина прятался за надгробием, когда графиня Ливенталь пыталась ударить тебя веером, — напомнил я.
— Это была тактическая передислокация! Благородный офицер не поднимает руку на даму, даже если она призрак!
Вольдемар сидел чуть поодаль, привалившись к склепу. Дыра в его животе почти затянулась — некроэнергия от воронки пошла на пользу. Теперь вместо сквозного отверстия был просто глубокий шрам. Прогресс.
Я проверил Сосуд Живы. Шестьдесят три процента. Потратил почти сорок на аннигиляцию. Много, но оно того стоило.
— Что теперь? — спросил Кирилл. — Возвращаемся?
Костомар поднял руку, привлекая внимание:
— Я ем грунт!
— Что, Костомар?
— Я ем грунт! — он указал на небо.
Я посмотрел вверх. Рассвет. Первые лучи солнца пробивались сквозь облака, окрашивая небо в розово-золотые тона.
Мы провели на кладбище всю ночь.
— Пора возвращаться, — сказал я, поднимаясь. Ноги всё ещё дрожали, но уже меньше. — У некоторых из нас есть работа.
— У вас сегодня смена? — удивился Кирилл.
— Нет. Но у меня есть беременная… знакомая, которой я должен сообщить новости. И чем раньше, тем лучше.
Пока команда собиралась, я отошёл в сторону. Мне нужна была минута тишины. Минута, чтобы осмыслить произошедшее.
Сел
