Штурм бездны: Океан - Дмитрий Валентинович Янковский
– Мой опыт подсказывает, что вам всем придется это делать, вместе или по очереди. – жестко ответил Вершинский. – И тебе, и Бодрому, и Чучундре, и даже, возможно, Чернухе. Потому что, чем дальше, тем будет хуже. Я это прошел.
– И чем кончится?
– Она уйдет.
– Что значит, уйдет? – уточнил я, понимая, что он говорит не о смерти.
– Ей перестанет вас всех хватать, ее перестанет с вами что-то связывать, и она уйдет, получать то же самое от стихий, от ураганов, штормов, палящего солнца.
Я сглотнул. Не смотря на цветистость фраз, мне это показалось жутким. Демон, вцепившись лапами в мою Ксюшу, готов был утащить ее в темноту. Но, если честно, именно в этот момент я твердо решил с ним сцепиться. Я даже придумал, как.
Глава 13. «Корень зла»
Черное море прошли без происшествий, на маршевом, лишь изредка наблюдая вдали метки патрульных торпед. Запрет на применение всей огневой мощи «Толстозадого» Вершинский снял, и теперь в этих водах нам вообще было нечего бояться.
Место акустика в этом батиплане никто не предусмотрел, по штатному расписанию огневой комплекс был рассчитан на двух стрелков, один из которых, при необходимости, занимался целеуказанием. Поэтому, когда мы с Ксюшей заняли наши кресла за огневыми пультами, Бодрый оказался неприкаянным, как бедный родственник. При его габаритах в тесном пространстве боевого корабля и сунуться-то особо некуда, но я быстро смекнул, как можно направить энергию Бодрого в мирное русло. Я велел ему занять место в арсенале, чтобы он мог оперативно менять кассеты с подводными ракетами и гарпунами для пушки, когда нас начнут теснить при выходе в Средиземку. Однако моему чудесному плану, в результате которого не только Бодрый бы оказался при деле, но и мы с Ксюшей могли надолго остаться наедине, не суждено было претвориться в жизнь. И помешала этому, как ни странно, Ксюша.
– Бодрого в арсенал нельзя, – уверенно заявила она. – Он же мягкий.
Определение было забавным, но мы с Бодрым сразу сообразили, о чем она. Дело в том, что если мы ввяжемся в бой, Чернуха начнет совершать головокружительные маневры, необходимые для атаки и уклонения, резко менять мощность тяги, а то и вовсе переходить с маршевого на маневровые и обратно. Все это сопряжено с неслабыми, порой, перегрузками, выдержать которые можно лишь пристегнутым в кресле. В арсенале же сидеть можно только на контейнерах со снаряжением, и в случае нормальной встряски Бодрый там будет летать, как лягушка в футбольном мяче. Для него это могло плачевно закончиться, тогда как Ксюше оно нипочем. Она-то у нас бронированная, дьявол забери этот реликт.
Крыть аргументы Ксюши мне было нечем, пришлось принять ее правоту и перераспределить судовые роли. Ксюша отправилась в арсенал, а Бодрый занял ее место, пристегнувшись ремнями. Конечно, если брать сугубо практическую сторону дела, то от такой расстановки сил мог быть толк. Хотя из Бодрого стрелок, как из селедки гарпун, но акустик он отличный, и в пылу боя его способность анализировать распределение целей, дистанцию до них, подлетное время снарядов, целесообразность применения того или иного вида оружия в той или иной тактической ситуации, могли повысить эффективность огня больше, чем наличие второго стрелка. К тому же стрелковый комплекс, с его мониторами средств обнаружения и разметки целей, давал ко всему этому не меньше возможностей, чем стандартный пульт акустика. Так что Бодрый сразу включился в работу, и стал гонять энкодером режимы обнаружения и масштабы отображения.
Но была и другая сторона вопроса. Тоже практическая, но не имеющая отношения к возможным боевым столкновениям с биотехами. Мне хотелось пообщаться с Ксюшей наедине. Нет, не выяснять отношения, не пытаться ее в чем-то обвинить, особенно с учетом того, что у меня и у самого рыльце было в пушку, не давить на жалость, а просто понять ее состояние на невербальном уровне. Слова – это просто слова. А посидеть, помолчать, посмотреть друг на друга – это совсем другое, и порой оно может сказать больше любого красноречия. Особенно когда ситуация такова, что для нее в приличном обществе и слов-то особо не выдумали.
Однако при всей назревающей напряженности наших отношений они все же сейчас имели намного меньше значения, чем то, что ждало нас в Средиземном море и в океане.
На траверсе Варны Чернуха сбросила ход на семьдесят процентов от тяги маршевого, и последние сорок пять километров до входа в акваторию базы «Стамбул» мы прошли минут за сорок, постепенно сбавляя скорость. В пяти километрах от входа в Босфор Чернуха перешла на маневровые турбины, а в двух перевела батиплан в надводное положение, как того требовал общий регламент для подводных судов в охраняемой зоне.
Вершинский вышел с нами на связь и велел Чернухе вставить ключ-карту распознавания в гнездо пульта, чтобы нас идентифицировали и провели до самой Средиземки. Сам он в это время передал на базу «Станбул», на базу «Мраморная» и на базу «Стена» протокол «испытаний нового батиплана», согласно которому мы должны были выйти в Средиземное море и провести бой с плотно напирающими тварями для выяснения тактических возможностей нового корабля и экспериментальных видов вооружения. При этом нас должны будут частично прикрывать ракетно-бомбовые установки базы «Стена» и прибрежные батареи Эгейского моря, а затем мы должны как бы выйти из их зоны действия и обкатать батиплан в условиях автономного боя. Затем протокол, наверняка, предусматривал наше возвращение в защищенное Мраморное море, но мы-то уж точно возвращаться не планировали, и у меня не было идей, как это Вершинский объяснит затем в адмиралтействе. Впрочем, это были его проблемы, а не наши. Нас впереди ждало веселье посерьезнее, чем у него.
Мы с Бодрым оба вывели изображение с ходовых камер на мониторы, и теперь пялились на окружающий пейзаж. Два года мы в отряде охотников, а базу «Стамбул» не видели, хотя это самая мощная база охотников во всем мире, даже с учетом базы «Бенкулу» и базы «Крысолов», организованных Вершинским и его соратниками в Индийском океане. Те базы были первыми, но база «Стамбул» выигрывала в местоположении, размещалась одновременно на двух континентах, имела мощную связь с Метрополией, в отличие от Суматры. Через Босфор были переброшены три моста, соединявших Европу и Азию, а в глубине континентальной зоны, на безопасном удалении от оставшихся в Средиземном море донных платформ, развивалась заводская инфраструктура, производились боеприпасы и снаряжение, выращивалась еда, строились баллистические порты. А после того, как Черное море изрядно зачистили от тварей, на берегах стали возникать такие же верфи, как в Азовском море и в руслах рек, строились новые надводные и подводные корабли, а так же приходили в ремонт старые.
Тут было видно, что человечестве уверенно, с задором, с энтузиазмом, возвращает себе морские просторы, некогда отнятые биотехами. И это уже было не остановить в любом случае. Это было приятным и воодушевляющим зрелищем – надводные корабли у входа в пролив, новые небоскребы Стамбула, построенные уже после войны, напоминающие мраморные иглы, упирающиеся в небеса на приводах Шерстюка, черные дуги мостов, по которым в обе стороны снуют грузовики, легковые автомобили и даже автобусы, вывесив в воздухе зыбкую туманную полосу выхлопного пара.
Но тут меня вдруг накрыло другим видением – мрачной картинкой городских руин из моего странного сна. Бойцы, накачанные реликтом, со все сокрушающими мечами в руках. Дым, огонь, тлен и смерть.
Странная мысль меня в этот миг посетила. Настолько странная, что я от нее вздрогнул. Суть мысли состояла в том, что мы ведь теперь крушим биотехов, и продолжим их крушить, и наверняка, еще при жизни моего поколения, даже если сам я погибну, вернем себе весь Мировой океан. Целиком, от южного ледника до северного. Это было очень заметно тут, в Стамбуле, тенденция была очевидной. У нас было что противопоставить тварям – ум, решительность, хитрость, технологии, безудержную одержимость Вершинского, верность его соратников. Тут мы выиграем, хотя до полной победы еще далеко. Но что было бы, если бы нашим противником стали не твари, а такие бойцы, как в моем сне, накачанные реликтом? Не один, не два, а десятки,
