Штурм бездны: Океан - Дмитрий Валентинович Янковский
На самом деле ответ на этот вопрос мог быть один – я где-то когда-то о чем-то подобном слышал. Причем, в неосознанном возрасте, года в четыре, может и раньше. Когда я об этом узнал, в моем восприятии сформировался яркий, эмоционально окрашенный образ. Возможно, судя по форме мечей во сне, я даже не услышал об этом, а увидел стереоснимок или видео. Но мы же мало помним что-то, происходившее до пяти лет, вот и я забыл, лишь во сне оно снова всплыло.
Мне сделалось страшно. Не от того, что сам я не мог вспомнить обстоятельств, при которых воспринял этот жуткий образ, а по причине амнезии всей нынешней цивилизации. В истории человечества явно, очевидно, был некий странный разрыв, от начала двадцать первого века и до событий после Большой войны. Сотня лет, за которые ничего не случилось. Ничего такого, о чем можно было бы написать в школьном учебнике истории. Словно в начале двадцать первого века человеческая цивилизация достигла абсолютного максимума, все изобрела, все исследовала, прожила пару сотен лет в состоянии абсолютного счастья, а затем вдруг, ни с того, ни с сего, случилась Большая война. Это было, по меньшей мере, странно, но никого особо не удивляло, потому что мир стал таким, что в нем удивлению не осталось места. Ужасу место было, желанию выжить тоже, даже подвигу место нашлось, а вот удивлению нет. Всем стало плевать на историю. Резко, как по команде.
Возникло серьезное подозрение, что мой сон значит много больше, чем просто сон. Он означает, что я в раннем детстве мог что-то такое видеть. Конечно, не воочию, но на видео или на снимке точно. Если это действительно так, значит, могли остаться какие-то другие носители с подобными записями, проливающими свет на события минувшей пары столетий. Ну и сон этот навевал подозрения, что в случившемся крахе цивилизации важную, а может и главную, роль сыграл реликт. То, что его было много, сомнений уже не возникало, как и в том, что его использовали не только в качестве брони и источника энергии, но и для создания неуязвимых бойцов, обладающих нечеловеческой силой. Как Ксюша. Если таких, как она, утративших связь с человеческими нормами и моралью, было много, то реликт в их крови мог разрушить мир так же, как реликт в крови Ксюши разрушал наши отношения.
Я решил по возможности заняться выяснением обстоятельств гибели мира. Затем вернулась Чернуха, ошвартовав батиплан у свободного пирса, а еще через час прибыл Вершинский.
Он заранее предупредил нас на волне, принимаемой гарнитурой, видимо, опасаясь, а значит предполагая, застать нас за чем-то интимным. На самом деле у меня и до этого возникали мысли, что Вершинский специально продумал эту миссию так, чтобы мы с Чернухой на три дня остались наедине, но теперь я в этом подозрении значительно укрепился. У меня начало формироваться мнение, что он хочет разделить нас с Ксюшей, но не в приказном порядке, а именно под видом сложившихся обстоятельств. Меня не слабо заинтересовало, какой квест он в таком случае придумал для Ксюши, ведь провернуть подобное в одностороннем порядке совершенно немыслимо. На данный момент я решил вынести за скобки попытку оценки действий Вершинского в морально-этическом контексте. С этим у него вообще проблемы, как у всякого уважающего себя маньяка. Тут главное не нахвататься его методов, и самому маньяком не стать, меня эта стезя ничуть не прельщала.
Когда тяжелый транспортный гравилет под управлением Вершинского опустился неподалеку от ошвартованного батиплана, я наблюдал за посадкой в бинокль. Первым с порога бокового люка спрыгнул Бодрый, затем Ксюша, и он ее поймал на руки. Она рассмеялось, а затем игриво щелкнула Бодрого по носу. Бодрый ее опустил на землю, и они вдвоем начали вытаскивать контейнеры из отсека.
Я крякнул от удивления. Нет, не от ревности, а именно от удивления. Я Ксюшу такой уже год не видел, я забыл, когда она вообще смеялась или хотя бы улыбалась. А уж чтобы по носу, и чтобы игриво – это уж прямо чудеса.
Я оставил Чернуху присматривать за нашим гравилетом, в который мы заранее собрали все пожитки, и направился встречать команду. Они меня заметили, когда я выбрался из зарослей тростника на левом берегу реки.
– Добро пожаловать! – поприветствовал я прибывших.
Бодрый помахал рукой, а Ксюша с разбегу бросилась мне на шею. Ее было не узнать. У меня сердце ёкнуло от промелькнувшей мысли, что ее поведение может быть обусловлено тем, что Вершинский каким-то образом умудрился избавить Ксюшу от реликта, изгнать демона, и она, при этом, осталась жива. Было в ней многое от той Ксюши, за которой я ухлестывал больше двух лет назад. Но наваждение длилось лишь миг – слишком крепкими для обычной девчонки оказались объятия.
Ксюша чмокнула меня в щеку и спросила:
– Как вы тут?
– Да по- всякому, – ответил я, растерявшись. – В первую ночь на нас тут так земноводные насели, что пришлось спереть гравилет за Горой Циклопов и ночевать в небе.
– Прикольно.
– Да, как в заоблачном замке, – ответил я.
Вообще-то я совершенно намеренно сказал эту фразу. Что-то вроде теста на Ксюшину реакцию. Ну не может нормальная любящая женщина пропустить мимо ушей, когда речь идет о сравнении ночи, проведенной с другой женщиной, с заоблачным замком.
Но Ксюша не отреагировала. Вообще никак. Просто взяла меня за руку и потянула к гравилету, через акриловое окно которого за нами наблюдал Вершинский.
Из люка выбрался Чучундра и, при виде меня, чуть заметно опустил взгляд. Я сделал вид, что не заметил. Все вели себя странно, кроме, наверное, Бодрого. Но тому хоть что – трава не расти. Попахивало какой-то лютой интригой, причем, направленной откровенно против меня. Или, может быть, как раз наоборот, откровенно в моих интересах, которых я сам пока не понимал. Честно говоря, я не верил, что кто-то из ребят мог меня подставить. Что-то тут было пока для меня непонятное.
Наконец, выбрался из гравилета Вершинский.
– Где Чернуха? – спросил он меня таким тоном, словно мы с ним пару часов назад расстались.
– Лагерь охраняет, – доложил я.
– Есть от кого? – Вершинский поднял седую бровь.
Я рассказал о высадке незнакомцев, показал следы их пребывания, а так же рассказал, какие именно корабли были угнаны.
– Так-так… – Вершинский задумался. – Визитеров с материка мы как-то не предусмотрели. Надо ввести на обеих базах и на баллистическом терминале в Симферополе радиолокационное сканирование и воздушное патрулирование. А то растащат все к дьяволу. И маячки поставить. Бодрый, у нас далеко упакованы маячки?
– У нас все упаковано самым рациональным образом, – ответил Бодрый. – Доставать?
– Да, с десяток. Чучундра, установи их скрытым порядком на самых перспективных, в плане возможности восстановления, кораблях. Бодрый, Ксюша, помогите Долговязому и Чернухе перетащить все из лагеря.
– Нет надобности, – с усмешкой ответил я. – У нас все в гравилете.
Вершинский снова поднял брови от удивления. На этот раз обе.
Я связался с Чернухой и попросил ее перегнать наш гравилет сюда. Она с этим справилась за пару минут, потому что за три дня у нас с ней было достаточно времени, чтобы поупражняться в пилотировании без надзора, приказов и окриков. Такое обучение, зачастую, приводит к более заметному результату, чем можно достичь под давлением.
В качестве угощения Чернуха привезла свежей ставридки, нажаренной для всех. Это даже у Вершинского вызвало заметное воодушевление. Мы расселись вокруг импровизированного стола, совместив еду с проведением военного совета.
– Все понимают, почему я не мог сбросить батиплан с баллистика сразу у островной базы, на которую вам предстоит отправиться?
– Потому что, в отличие от Турции, там некому принять груз, – ответил я.
– Верно. Если скинуть сначала батиплан, его торпедируют раньше, чем вы высадитесь и сможете его прикрыть в качестве боевых пловцов.
– Разве его можно торпедировать? – удивился Бодрый. – Он же из этой хрени…
– Из реликта, – напомнил Вершинский.
– И не целиком, – добавил я. – Только обшивка покрыта. При этом камеры, датчики и лопатки маневровых турбин остаются уязвимы.
– А толку тогда? – Бодрый пожал плечами.
