Штурм бездны: Океан - Дмитрий Валентинович Янковский
Когда я сам впервые принял крошечную дозу реликта, я ощущал это в виде неконтролируемой агрессии. Сидишь, все нормально, вдруг кто-то слово сказал, и у тебя столько адреналина вылетает в кровь, что ты реально превращаешься в зверя, пока не продышишься как следует. То есть, реликт как бы все усиливал, все, что и так есть, даже то, что в тебе очень мало, и ты этого сам не способен заметить, оно все равно вылезает, и становится заметно окружающим. Скорее всего, это касалось не только адреналина, но и любой гормональной и нервной активности, потому что Ксюшу довольно быстро начало уводить во вполне конкретную сторону.
Даже до встречи с Вершинским я замечал в Ксюше некоторую долю эксгибиционизма. С одной стороны она постоянно меня одергивала, если я на нее пялился, особенно на грудь, с другой стороны, словно специально, принимала такие позы, когда не пялиться на нее стоило огромных усилий. Впервые она легла со мной только после реанимации реликтом, это тоже фактор. Она призналась, что выделила меня из среды мальчишек за день до реанимации, у меня попросту не было времени узнать, как она после признания станет ко мне относиться. В полдень она сказала, что выбрала меня, а на следующий день после полудня у нее уже реликт в крови. Получается, у меня не было ни малейшего способа понять, от чего так резко изменилось отношение Ксюши ко мне, от ее признания, или от полученной дозы реликта.
Казалось бы, какая разница? Имеют ли значение причины поведения других людей, если само поведение полностью устраивает? Я точно могу сказать, что для меня они значения не имеют. Я не телепат, я никак не могу узнать, кто и что обо мне думает, а пытаться угадать мысли по поведению, задача сомнительная, поскольку наше поведение с мыслями не связанно прямой причинно-следственной связью. Мы можем подумать и сделать, можем подумать и не сделать, можем подумать, и сделать прямо противоположное, а можем сделать вообще не думая. Мысль в одной реальности, поведение в другой.
К примеру, взять поведение – целует вас женщина. Что вы можете сказать о ее мыслях при этом? Ничего. Кажется, что по характеру поцелуя можно безошибочно определить отношение, но это уж точно дудки. Это не от вашего чувствования зависит, а от актерских способностей женщины. И выходит, что любая попытка понять чужие мысли, это не более, чем попытка их выдумать. Можно одни выдумать, можно другие, а женщина как целовала вас, так и целует. Пустое это. Весь вопрос только в одном – нравится вам ее поцелуй или нет.
Да, если чужое поведение меня устраивает, если мне оно приятно, мне без разницы, что человек при этом думает и какие причины его на это поведение побудили. Но если поведение меня не устраивает, то тут все меняется. Тут хочется причины понять, докопаться до них, чтобы устранить. Ксюшино поведение меня уже год не устраивало. Но тут и копать особо не надо, я прекрасно понимал, что дело именно в реликте, что он в ней усиливал безобидные мелочи. К примеру, безобидная страстишка покрасоваться, превратилась под влиянием реликта в жесткую степень эксгибиционизма, когда Ксюша дня не могла прожить, чтобы кто-то где-то не застал ее голой, и секс ей не приносил удовольствия, если я не смотрел на нее, пока она себя трогает.
Чем дальше, тем больше это все напоминало кормление какого-то жуткого демона, вселившегося в Ксюшу, управлявшего ей теперь. Кормить его надо было перекрученными до уродливых форм желаниями, перегретыми до безумия эмоциями, отторжением от и любых человеческих норм и даже от самого рода человеческого.
Мысль о демоне привела к вопросу, чтобы я сделал, если бы Вершинский тогда именно это мне предложил. Если бы он сказал, мол, вот, умерла твоя Ксюша, разбилась, но если ты будешь хорошо себя вести и ни в чем мне не станешь перечить, я проведу ритуал из черной книги, в Ксюшу вселится демон, и она будет почти как живая, сможешь любить ее, заниматься с ней сексом, а еще она станет пуленепробиваемой. Тут ведь ершу понятно, что при такой постановке вопроса я бы точно отказался и похоронил бы Ксюшу у реки на лугу цветущего клевера. Но постановка вопроса была иной. Без упоминания демона. Очень наукообразной, с квантовыми всеми делами. Но суть-то та же. Можно назвать что-то сгустком темной материи, квантовой флюктуацией, лептонной структурой, а можно то же самое назвать демоном. Вопрос же не в названии, а именно в сути.
В этом была основная загвоздка – в этой истории я был целиком виноват. Можно было похоронить Ксюшу тогда, сохранить о ней память, и жить дальше жизнью убитого горем мужчины. Это нормально. Куда более нормально, чем происходящее теперь.
Я не знал, сколько в Ксюше осталось от Ксюши, которую я любил. По большому счету, реанимация реликтом изменила ее до неузнаваемости. До этого она не позволяла мне к себе прикоснуться толком, и одергивала, если я на нее пялился. В первую же ночь после реанимации Ксюша позволила мне все, что я хотел. А потом и еще и еще, становясь все более ненасытной, пока это не переросло в состояние, когда один мужчина вообще не в состоянии был ее удовлетворить, и ей приходилось самой подкидывать топливо в это горнило.
Если все, что произошло с Ксюшей после реанимации, вся ее жадная сексуальность, направленная поначалу на меня, была ничем иным, как наркотическим влиянием реликта, то единственной ответственностью, лежащей на мне, была моя вина в случившимся, мой выбор из предложенных Вершинским вариантов. Но тогда вставал резонный вопрос, перед кем я нес ответственность за свой выбор? Перед демоном, раз от Ксюшиной личности ничего после реанимации не осталось?
Если я нес ответственность перед демоном, уничтожившим Ксюшину личность, то не пошел бы он синим морем, да пенным фарватером? Но как это выяснить, я не знал. Я подозревал, что Вершинский что-то знает об этом, что у него есть ответ на этот вопрос, иначе он не стал бы мне предлагать выбор с реанимацией Ксюши с таким надрывным драматизмом, как было тогда. Теперь я подозревал, что в жизни Вершинского нечто подобное тоже случилось, что он кого-то так попытался спасти, но получил то, что теперь получил я.
Одно я знал точно – реликт ужен не отпустит Ксюшу никогда. Без него у нее наступала смерть. И это тоже очень походило на одержание демоном, когда тот, вселившись в тело, придавал мертвецу признаки жизни, а после изгнания оставался лишь хладный труп.
В общем, к прибытию Вершинского я полностью созрел расспросить его по этому поводу. Теперь это было для меня намного важнее, чем раньше, поскольку себя я в жертву своему выбору и его последствиям готов был принести, а Чернуху нет.
Вдруг у меня ёкнуло сердце. В душу мою начало закрадываться подозрение, что моя история – это в какой-то мере история человечества. Что реликт повлиял на развитие, точнее на крушение, цивилизации так же, как он повлиял на развитие, точнее на кризис, наших с Ксюшей отношений.
Я аж поднялся на ноги и сделал пару кругов вокруг гравилета, настолько от этой мысли меня проняло. Вспомнился странный сон, где бойцы, накачанные реликтом по самые брови, двигались боевой шеренгой через руины города с мечами в руках. Конечно, это могло быть просто сном, бредом дремлющих нейронов мозга, но что-то мне подсказывало – это не так. В первую очередь об этом говорили мечи. Точнее их форма. Дело в том, что сам бы я такую форму мечей точно не придумал, ни на осознанном, ни на подсознательном уровне. Для меня меч – это как на гравюрах у рыцарей, с острием, с четкой гранью, с гардой у рукояти. Но в моем сне мечи скорее походили на широкие лопасти от древнего вертолета, и я точно знал, что мечи эти имели напыление из реликта, чтобы можно было разрубить все на свете.
