Штурм бездны: Океан - Дмитрий Валентинович Янковский
Чувствуя, как Чернуха стремится раствориться во мне и меня заполнить, я тоже ослабил волю, и мы слились, как сливается свет дальних звезд в пустоте бездонного космоса. Я не понимал и не хотел понимать, что делают мои руки и как двигается мое тело, мной повелевала лишь степень струящегося через меня наслаждения от близости с Черннухой, и я делал все, чтобы этот поток усилить. Разъединила нас лишь яркая вспышка, вбившая наши души обратно в тела. И потом мы еще долго, взявшись за руки, лежали в мягком клевере, через который по сторонам проросли синие факела иван-чая. Над нами, за шумящими ветвями акаций, в небе плыли редкие быстрые облака. Чернуха улыбалась, не открывая глаз, и мне казалось, что я тоже вижу сказочные видения, расцветающие перед ее мысленным взором.
Я поцеловал ее в щеку, поднялся и натянул штаны, прыгая на одной ноге. Мне не хотелось поднимать Чернуху. Ее обнаженное тело удивительно гармонично смотрелось в размятой нами зелени, напоминая совершенные контуры отдыхающей лесной нимфы.
Я наполнил газом обшивку нашей палатки, придав ей жесткость и форму, прибил ее к грунту фиксирующими кольями, разложил внутри коврики и спальные мешки, после чего взял сеть и пошел наловить рыбы. Мне хотелось, чтобы Чернуха заснула, а проснулась бы уже от запаха печеной ставридки, разложенной рядом с ней на широких листьях вместо тарелок.
Глава 11. «Воздушный замок»
Ставридка удалась на славу, неспроста я старался больше обычного. Солнце уверенно клонилось к закату, теряя яркость и приобретая все более красноватый оттенок, а мы сидели с Чернухой под сенью крон и уплетали румяную жирную рыбку. После того, как Чернуха проснулась, она не произнесла ни слова, но мне это и не нужно было, ее тело в моих объятиях сказало намного больше слов. Она была ошарашена. Скорее всего, она до конца не верила, что я все же решился сделать этот шаг. Наверняка она копалась в себе, пытаясь найти этическое оправдание тому, что соблазнила меня, хотя формально мы с Ксюшей. Возможно, она не знала, насколько все понравилось мне и сомневалась, что понравилось. Но в любом случае она пока все переживала в себе, не хотела ничего обсуждать. А я, сидя радом с ней, чувствовал, как в моей душе медленно раскрывается огненный цветок счастья.
– Ты волшебная, – собравшись с духом произнес я. – С тобой не просто хорошо и приятно, с тобой необыкновенно, как еще никогда не было.
– Даже с Чайкой? – напрямую спросила Чернуха.
– С ней совсем иначе. Вообще, – честно ответил я.
– Чем иначе?
– Ну… – Я замялся.
– Расскажи, пожалуйста, – попросила Чернуха.
При этом она глянула на меня такими честными глазами, что я сразу понял, что в ее просьбе никакого подвоха нет, и нет мазохистской попытки сравнить себя с Ксюшей, а есть лишь одно желание – взглянуть на себя через призму именно моего восприятия.
– Чайка, она как вулкан. В ней бездна энергии, и когда мы бывали вместе, меня едва в клочья от этой энергии не разрывало. С Чайкой страсть, животное желание, очень сильное. И ее воля в близости очень сильна, настолько сильна, что подавляет мою. Даже сейчас, когда у нас и секса нормального нет, а она только как бы заряжается своим странным способом, ее воля все равно настолько сильна, что я и отказать ей не могу, и не могу попросить большего, чего-то, что и мне позволит раскрыться, а не только гореть в ее безудержной страсти. С тобой иначе. Ты любишь так, что это пронизывает насквозь. Есть у нас с тобой близость, или нет ее, я все равно это чувствую. С того дня, как ты без стеснения разделась передо мной на берегу Азовского моря я чувствую это. В близости же ты в каждый момент именно такая, какой я хочу тебя чувствовать. Ты как мечта, как самая безудержная фантазия, возникающая и воплощающаяся непрерывно, от самого начала до самого конца. Ты и целуешься совершенно запредельно, чутко, прислушиваясь к каждому моему мимолетному желанию и тут же исполняя его, как…
Я вдруг вспомнил персидское слово, сказанное кем-то на корабле после победы Чернухи над капитаном. Пери. Я знал, что это слово значит, еще с детства, из книги. Им называли могущественных духов, способных побеждать даже джиннов, но при этом пери являются в образе прекрасных женщин, оказывающих помощь своим земным избранникам-мужчинам.
– Как пери, – продолжил я после короткой паузы. – Как прекрасный и могучий дух в образе прекрасной женщины, способный исполнять желания и побеждать чудовищ. Мои желания.
Чернуха глядела на меня с интересом, а когда я закончил, осторожно потерлась кончиком носа о мою щеку, чтобы не запачкать ее рыбьим жиром.
– Это самое прекрасное, что я слышала за свою жизнь, – прошептала она. – Я мечтала, чтобы ты увидел именно это во мне, любовь и способность исполнить любое из твоих желаний, каким бы странным оно ни оказалось.
Честно говоря, ее слова немного выбили меня из колеи. Перед моим мысленным взором веером разлетелись образы моих самых странных желаний и то, как именно могла их удовлетворить Чернуха. У меня голова пошла кругом, и мне стоило не малого усилия остановить этот поток ярких эротических фантазий.
– Ты можешь позвать меня, когда захочешь, я буду счастлива, – продолжила Чернуха. – Ты можешь отстранить меня, когда надо, мне не будет плохо. Я и к Чайке тебя совсем не ревную, потому что мне совершенно не важно, с кем тебе будет хорошо, лишь было хорошо тебе. Я ведь не дурочка, понимаю, что в ней есть что-то, что тебе хочется, а теперь я знаю, что и во мне есть то, что тебе приятно. Я не хочу и не буду с ней соревноваться. Бери меня, когда тебе нужно, это все, о чем я мечтаю, как женщина.
Это меня окончательно выбило из равновесия, я не смог удержать слез, и чтобы скрыть их, принялся целовать Чернуху в щеки, в шею, и в губы, уже не думая, что могу испачкать жиром ее нежную кожу, потому что для Чернухи это не имело значения. Она лишь подставляла под мои губы то, что я хотел целовать, изгибалась напряженно, и коротко, громко вскрикивала от наслаждения, поднимая из перелеска перепуганных птиц, уже собравшихся на ночлег.
Потом мы, смеясь, отмывались от рабьего жира, благо, из одежды на нас двоих были только мои штаны и ее плавки. Солнце коснулось моря у входа в бухту, птицы успокоились, перестали кружить и расселись по своим ночным укрытиям.
С темнотой раздались первые трели сверчков, а над головой начали медленно расцветать звезды, похожие на хризантемы из лучезарного льда. Мы залили костер, чтобы даже дымом не пахло, включили фонарь и перебрались в палатку, бросив в изголовье включенную гарнитуру на случай, если боевой профиль батиплана подаст нам сигнал тревоги о вторжении торпед в бухту.
Я отрегулировал фонарь на самое слабое свечение, чтобы лишь угадывались в темноте контуры обнаженного тела Чернухи, после чего мы забрались с ней в один спальник, и уснули так крепко обнявшись, что я сам не мог бы сказать, где кончается она начинаюсь я.
Но часа через четыре нас разбудил ухнувший на поляне выстрел ракетно-бомбовой установки. Это могло означать лишь одно – в зону ответственности моего боевого профиля попал сухопутный биотех. Или несколько.
Змеевеки обычно идут на цель, когда непосредственно чуют жертву, либо когда на нее указывает донная платформа или стая смышленых торпед. В бухту твари незамеченными войти не могли, боевой профиль подал бы сигнал тревоги на гарнитуру, да и несколькими выстрелами ультразвуковой пушки выкосил бы средних размеров патрульную стаю. Это означало, что либо змеевики случайно на нас наткнулись, что бывало редко, так как они долго по суше бесцельно ползать не склонны, либо
