Штурм бездны: Океан - Дмитрий Валентинович Янковский
Я представил, как твари с крабьими лапами выбираются из воды, карабкаются по скалам, перепрыгивают через трещины, стуча по камням хитиновыми когтями. Подумав, выставил на микшере приоритет дистанции, чтобы пулемет бил в первую очередь по тем целям, которые ближе, а потом уже по дальним. Но ясно было, что при должном натиске пулемета может не хватить, он попросту не будет успевать переводить огонь с цели на цель.
– Чернуха, в шлюз! Берем карабины и в шлюз!
Сам я выскочил из кресла, протиснулся в коридор, и, распахнув люк арсенала, доснарядил каркас несколькими кассетами с гарпунами, прихватил легкий карабин, и первым забрался в шлюз. Когда открылся верхний люк, я заметил внизу, как к арсеналу прошмыгнула Чернуха.
Я опустил забрало шлема, чтобы иметь дисплей с данными перед носом, высунулся наружу и не слабо обалдел. Батиплан лежал на небольшом скальном уступе западного берега, почти точно над штольней, задрав нос и вывесив широкую корму над пропастью, высотой не меньше пятнадцати метров. То есть, прыгнули мы знатно, можно выступать на соревнованиях по прыжкам в высоту на батипланах с броней из реликта. Займем, минимум, третье место. Чуть в стороне скальный склон был куда более пологим, чем под нами, по нему мог без труда пешим порядком забраться человек без специальной экипировки.
Обернувшись на север, я сразу увидел патрульников визуально. До них было чуть больше трехсот метров, и двигались они не сплошной массой, а несколькими ровными цепочками. Со стороны это было чем-то похоже на тонкие лианы, стремительно прорастающие по поверхности скал. Их было намного больше, чем тридцать, просто метки сливались из-за короткой дистанции между ними.
– Вот, дьявол! – выругался я.
Похоже, патрульникам хватило одной нашей атаки, чтобы понять слабую сторону пулеметных систем. Да, пулемет хорош, когда противник напирает валом по фронту, если же целей мало, эффективность огня снижается многократно. Сообразив это, патрульники не стали переть гурьбой, а выстроились несколькими узкими колоннами, где передние твари своими телами прикрывали дальних.
Пулемет начнет бить с двухсот пятидесяти метров, это штатная установка, которую можно было поменять, но толку мало, точность выстрела очередями будет страдать. Нам она нужна абсолютная, чтобы ни одна пуля не пролетела мимо. Для карабина же триста метров, дистанция вполне эффективная, я вжал приклад в плечо, и принялся бить одиночными по приближающимся тварям. Дисплей на забрале шлема выдавал яркую коллиматорную метку, что избавляло от необходимости пользоваться штатным прицелом.
Попадание даже одного гарпуна в корпус патрульника было для него смертельным, широкий наконечник на огромной скорости прошивал хитин и оставлял жуткую временную раневую полость шириной в три толщины наконечника, не меньше. Этот гидравлический удар в мягких тканях рвал внутренности в клочья, затем временный раневой канал схлопывался, отдирая мышцы от панциря. При этом, чаще всего, детонировал и боевой заряд, что редко случалось при попадании пуль.
Первые мои выстрелы вышибли из тварей клочья хитина, патрульники, подскакивая в воздух от баллистического шока, рушились на скалы, ломали конечности и скатывались в воды бухты. Но оттуда, снизу, начали поднимались новые твари, потому что мы оказались почти точно над штольней, в которой они отсиживались.
Следующие выстрелы произвели больший эффект, так как от них сдетонировали боевые заряды тварей, что разметало и покалечило с десяток соседних особей. Я уже примерно понял, куда надо бить, чтобы вызвать столь полезный для нас эффект, поэтому почти каждый гарпун не только выворачивал патрульника внутренностями наружу, но и сопровождался взрывом десяти килограммов нитрожира.
Вскоре начал работать пулемет. Он отправлял ровно по три пули с интервалом около секунды, который нужен был системе для перевода огня с одной цели на другую, и каждая пуля без промаха поражала цель. Тук-тук-тук, тук-тук-тук. Даже после попадания трех пуль, некоторые патрульники продолжали какое-то время двигаться вперед, но полностью теряли боеспособность, падали и начинали биться в конвульсиях, создавая сородичам помехи в движении.
Еще минуты через три ко мне присоединилась Черннуха. Бой был в самом разгаре, и мы, не сговариваясь, принялись лупить из карабинов по тем патрульникам, которые были дальше, чтобы разгрузить пулемет, тогда как автомат управления огнем сосредоточился на тварях, выбирающихся из воды в непосредственной близости от нас. В результате мы перекрыли оба сектора по которым земноводные напирали на нас, и это чуть стабилизировало ситуацию. Правда, вести огонь нужно было фактически без перерыва, разве что кассету в карабине сменить.
– Застряли, – констатировал я. – Батиплан в таком положении, что на реактивной тяге ты его уже не сдвинешь, уступ помешает.
– Никакой реактивной тяги не будет, – сообщила Чернуха. – У нас прямоточный мотор, он работает, расщепляя на кислород и водород забортную воду. Нет забортной воды, нет маршевой тяги.
– Приплыли, – пробурчал я, почти непрерывно стреляя из карабина.
Говоря по чести, батиплан вне водной стихии выглядел жалко. Как говорят – не в своей тарелке. Но винить Чернуху было не в чем, если бы не ее головокружительный маневр, мы бы на дне лежали, побежденные и морально раздавленные. А так…
Так у нас тоже не было шансов победить, потому что рано или поздно кончатся боеприпасы, а маневрировать нет возможности. Но все же у текущего положения было одно весомое преимущество. Тут нас могли достать только земноводные, а у них массы заряда не хватит, чтобы вынести нам лопатки турбин на воздухе. В воде да, вне всяких сомнений, потому что гидравлический удар при взрыве десяти килограммов нитрожира мало отличается от попадания стальной болванки на скорости звука. Но воздух чутка менее плотный, раз в пять, а значит, раз в пять меньше и разрушительное фугасное действие при одинаковой массе взрывчатки. Камерам, конечно, хана, если кто-то из патрульников, перед тем, как взорваться, прижмется к ним своей хитиновой задницей, но лопатки турбин в узких каналах, скорее всего, окажутся земноводным не по зубам.
Я представил, как у нас кончились патроны, как мы с Чернухой спрятались в коридоре и задраили шлюз, как твари подобрались вплотную и начали взрываться. Броня из реликта эти воздействия поглотит без остатка, но камерам и датчикам конец, даже в воздушной среде. Фантазия была очень яркой, настолько, что один момент обратил на себя больше моего внимания, чем другие. До меня вдруг дошло, что при взрыве батиплан не удержится на уступе, а рухнет вниз, в бухту.
Я сообщил об этом Чернухе и она тут же воспрянула духом.
– Патрульников ждать не надо, – прикинула она. – Они слишком мощные. А вот несколько бомбочек, подорванных вдали от камер и датчиков, свое дело сделают.
– Но тогда нас раздолбают торпеды.
– Раздолбают, – согласилась Чернуха. – Если ты их не перебьешь из тяжелого ружья.
Это было гениально, и я, оставив Чернуху отстреливаться, спрыгнул вниз за ружьем и бомбами. Брошенное в коридоре ружье перегрузкой забило под амортизатор кресла. Прицел его был разбит, а патронташ я выудил из под приборной панели, в пластике которой он проделал изрядную вмятину. Так что ружье пришлось брать в арсенале другое, да и боекомплект я там пополнил как следует.
Не успел вылезти, как в пулемете закончились патроны, и я заменил кассету в бункере на новую. Но когда высунулся из шлюза, ситуация заметно ухудшилась. Пока я перезаряжал пулемет, патрульики воспользовались уменьшением плотности огня и заметно сократили до нас дистанцию. Пришлось помочь Чернухе их хоть немного оттеснить при поддержке пулеметного огня, но получилось не очень – на нас напирали с двух направлений, с севера и с востока, из бухты, причем пулемет стрелял по ближайшим целям, которых было мало, а с севера тварей было будь здоров, но автомат управления огнем на них не реагировал, так как они были дальше.
Останавливать пулемет и переделывать профиль было смерти подобно, но я вдруг подумал, что стрелять вниз по склону вообще не имеет смысла, туда намного эффективнее скинуть несколько
