Штурм бездны: Коллаборация - Дмитрий Валентинович Янковский
До меня начало доходить.
– Чтобы процесс остановить, есть нейтрализатор баралитола, – объяснил Викинг. – Он выводит мутаген из клеток и фиксирует полученное состояние навсегда. Бери генную матрицу и клонируй, сколько угодно. Но когда началась война, технологические процессы могли быть упрощены, или, к примеру, где-то утонул корабль с грузом баралитола. Что будет?
– Баралитол попадет в среду и возобновит у всех тварей процесс очень быстрого развития, с учетом среды, – прикинул я. – Даже обычные животные смогут мутировать, и биотехи менять свои свойства.
– Верно. А теперь представьте, что один корабль, еще до разоружения, перевозил боеголовки, и потерпел крушение. Другой тоже потерпел крушение, неподалеку, но перевозил баралитол. Мутаген попадает в среду, и уже готовая платформа стремительно начинает меняться, все изменения записывая в геном. И вот, перемещаясь по дну, она находит рассыпавшиеся боеголовки. А у нее ведь разум, весьма изощренный. Она понимает, что это, как это можно использовать, и начинает выращивать под них ракеты.
– Барракуда меня дери! – воскликнул я. – Ясно! Живо в подвал Бака. Нам срочно надо понять, с чем мы имеем дело.
Глава 11. «Вскрытие»
Викинг осторожно спустился в подвал, походил вокруг блестящей болванки, осторожно потрогал обшивку, осмотрел надписи, померил уровень радиации, потом сделал пару снимков на коммуникатор.
– Есть скоростной доступ в сеть? – спросил он.
– У нас неплохой сервер в ресторанчике, – ответил я.
– Надо провести сверку, возможно, что-то найдется в архивах и исторических документах, – объяснил Викинг. – Но так, на первый взгляд, это или очень нетипичный боеприпас, или вообще не то, что вы подумали.
– А что? – Бак нахмурился.
– Говорю же, сверку по изображениям провести надо.
Честно говоря, легче мне от первичного осмотра не стало.
Примерно пару часов Викинг гонял по сети написанного им «жучка», программу, которая находила изображения всего, связанного с ядерным вооружением, и отправляла на обработку в нейросеть Метрополии для сличения с имеющимися фото устройства.
Наконец Викинг собрал нас всех за столом в ресторанчике и вынес вердикт:
– Среди имеющихся по всему миру изображений термоядерных боеголовок, вашей находки нет. Вообще, как правило, запалом к термоядерному фугасу служил обычный ядерный, небольшой мощности, именно он создавал необходимые условия для протекания реакции синтеза водорода. Тут точно не так, разметчик не тот, и радиации нет. Это значит, что инициация термоядерного синтеза тут задумана посредством создания нужной температуры и давления за счет воздействия лазером высокой мощности на капсулу с радиоактивным изотопом водорода.
– Почему же радиации нет, если изотоп радиоактивный? – удивилась Чернуха.
– Тритий излучает всего две частицы, – объяснил Викинг. – Это электрон достаточно низкой энергии и антинейтрино. Ну, антинейтрино вообще поймать трудно, для этого детектор нужен размером с гору. А электроны от бета-распада даже в воздухе способны преодолеть расстояние не более шести миллиметров. Так что радиация трития не способна пройти даже через стенки колбы, в которой он содержится.
– Тогда бомба может быть вообще нерабочей, – прикинул Бак. – Хрен знает, сколько ей лет, ну, наверняка больше ста. Лазеру нужна энергия для работы, мощный источник, но за сто лет любому аккумулятору придет хана.
– Это ты глубоко ошибаешься, – ответил Викинг. – Лазеры лазерам рознь. Есть, к примеру, химические. И если речь идет о химической накачке, то это два газа в герметичных колбах, ни фига им не станет за сто лет. В любом случае, мы ничего не поймем без сканирования.
– Это уж дудки! – горячо возразил я. – Сканирование – это активный процесс. Против него может быть настроена система противодействия разминированию. Начнем просвечивать, сработает внутри какой-нибудь датчик, и она жахнет, барракуда ее дери. Ты уж извини, Викинг, но я, в рамках хобби, последние лет пять увлекаюсь саперным делом. Мне приходилось и платформу брать под контроль, и донные капканы вскрывать без детонации, и даже торпеды ловить, еще когда исследование биотехов было запрещено, даже для охотников. Я хорошо понимаю принципы мышления тех, кто всякие взрывучие штуки придумывает. У них на противодействии разминированию пунктик. Они всегда создают несколько независимых контуров, мешающих обезвредить боеприпас.
– Я промолчу, – ответил Викинг. – Извините.
– Так, Долговязый, засохни, – подал голос Чучундра. – Меня Хай командиром назначил, и не тебе меня с этой должности двигать. Раскомандовался. Сапер он, глядь, самоучка. Викинг, что ты хотел сказать?
– Ну… Долговязый с одной стороны прав, с другой нет. Он работал с минами, которые устанавливают на местности, в океане, на суше, и предназначены они для взаимодействия с людьми…
– Путем их полного или частичного уничтожения, – добавил я, но Чучундра показал мне кулак, и я заткнулся.
– Да. Но термоядерный фугас не предназначен для взаимодействия с людьми, он предназначен для доставки к месту взрыва ракетой по баллистической траектории, суборбитальной или орбитальной.
– И что? – не сразу понял Чучундра.
– Да то, что его и так не разминируешь на траектории, ему не нужны системы защиты, и их там нет. Я не знаю ни одной атомной боеголовки, в которой бы стояли контуры, затрудняющие разминирование. Это не мина!
– Серьезный аргумент, – согласился Чучндра. – Вряд ли эта боеголовка сильно отличается от других того времени.
– Ну… – Викинг замялся. – Вообще-то она отличается, и очень сильно. Во-первых, запалом, об этом я уже говорил. Тут нет ядерного запала, стоит какой-то другой, скорее всего лазерный. Такие запалы делали уже в самом конце ядерной эры, и именно они позволили очень сильно уменьшить габариты устройств. То есть, если это термоядерная боеголовка, то она создана перед самой войной. Во-вторых, у нее странный внешний вид. На серийно выпускаемые боеголовки наносили номера, да и то не всегда, но не наносили названий. Тут же четкое, причем говорящее, название. Такого я никогда не встречал. В-третьих, материал корпуса. Это, скорее всего, стойкий алюминиевый сплав с вакуумным напылением из титана. Зачем? При установке в обычную ракету незачем. По большей части корпуса были стальными, окрашенными краской. Тут же обшивка явно задумана как очень устойчивая к коррозии. Похоже, ее создавали именно для долгого пребывания в соленой воде.
– То есть, для интеграции с телами биотехов, – негромко произнесла Чернуха.
Честно говоря, меня проняло. Так, от души. Только я почему-то не ракеты представил, а огромные торпеды, медленно поднимающиеся лунными ночами ближе к поверхности, чтобы нажраться планктона, а затем, с первыми признаками рассвета, снова уходящими в глубину. Внутри каждой такой твари термоядерный фугас. Торпеда, двигаясь в холодной мгле у самого дна, входит в гавань прибрежного города, и вскоре над ним, испугав темноту, восходит слишком яркое рукотворное солнце.
– Тогда это не случайность, – севшим голосом сказал я. – Не два затонувших транспортника, а совершенно холодный расчет. Отдельный класс биотехов, возможно очень малочисленный, но точно представленный не одной тварью.
– Почему с ними никто не сталкивался? – спросила Ксюша.
– Потому что их мало, – ответил я. – Потому что океан огромен, а мы возвращаем его себе крошечными шагами.
– Но какова цель?
– Затруднение разминирования. – Я невесело усмехнулся. – В случае попыток тотального уничтожения биотехов, нанести сокрушительный суборбитальный удар, чтобы раз и навсегда отбить охоту к морским межконтинентальным перемещениям.
Мы молча посидели пару минут, обдумывая сказанное.
– Если сканирование поможет выявить таких тварей и уничтожить, надо рискнуть его провести, – наконец сказала Чернуха. – Потому что нам все равно конец, проведем мы его или нет. Лучше сейчас погибнуть в эпицентре взрыва, не успев понять, что произошло, чем затем годами умирать во тьме и холоде термоядерной зимы, от голода и болезней.
– Ну, вряд ли этих тварей так много, чтобы устроить ядерную зиму на всей Земле, – попробовал возразить Викинг, но Ксюша посоветовала ему заткнуться.
– Какими методами можно заглянуть внутрь? – решил выяснить
