Забери меня отсюда - Софья Валерьевна Ролдугина

Тина отвернулась и склонилась к замочной скважине, якобы пытаясь попасть в неё ключом, а на самом деле, конечно, чтобы спрятать улыбку.

– О, то есть опыт вуайеризма у тебя давний и богатый?

– Брось, ханжеские манеры тебе не идут, – невозмутимо откликнулся Кённа. – Что ещё делать человеческому мальчишке, которого воспитывают бессмертные, прекрасные и по большей части бесстыжие? Даже этот молодой граф, Валентин, за века поднабрался привычек фейри, а он был человеком исключительной честности, прямоты и упрямства, причём с монастырским воспитанием… Кстати, обо всей этой лисьей шпане. Есть новости об учителе – собственно, я отлучался не только ради охоты на тени, но чтоб связаться с ним.

Они вошли в холл, и Тина щёлкнула выключателем. Вспыхнул свет; кошки по привычке стали стягиваться к дверям в надежде перехватить лакомство прямо из шуршащих магазинных пакетов.

«Разбаловала на свою голову, – подумала она, присаживаясь на корточки и почёсывая Королеву за ухом. – Меня бы кто побаловал…»

– И как, получилось?

Выражение лица у Кённы стало мечтательным.

– Как сказать… До него самого я не добрался, есть подозрение, что он гостит в Эн Ро Гримм – там осенью намечаются игры. Но я встретил того, кто может с гарантией передать весточку. Ты слышала когда-нибудь о проводниках? И о ржавом поезде?

Тина покачала головой. Он снова улыбнулся, с какой-то болезненной нежностью, точно глядя в беспросветную даль, в сердечную глубь, в сладостное давным-давно, – и начал рассказывать.

…Фейри незаметно исчезли – в войну. А вместе с ними канули в небытие чудеса и сама память о них. Кто-то из стариков, родившихся ещё в другом веке, порой начинал рассказывать о том, что нужно оставлять блюдечко с молоком для брауни, если хочешь, чтоб в доме был порядок, или о смертельно опасных для человека шутках келпи. Но никто уже не верил в те истории, включая самих рассказчиков. Миф, легенда, побасёнка – это в лучшем случае, а чаще их и вовсе клеймили враками, которые только для детей, мол, и годятся, и то для тех, кто не понимает ещё ничего толком.

– Молчанье дола, молчанье неба… Железом хладным холмы изрыты, там жерла пушек кивают сыто, нутро мотора ворчит свирепо, – напел вдруг Кёнвальд, прикрыв глаза, и улыбка сошла с его губ. – Озера горьки, проливы пресны, а дивный отсвет вот-вот исчезнет… Он и исчез, Тина Мэйнард. Тогда казалось, что навсегда. Немногие пережили тридцатилетнюю бойню. И по большей части это были те, кто питался болью и страхом. Неблагие фейри – Пастырь бедствий, Пастырь дымов и пожаров, Лихо Долин и Тот, кто дышит мором… И их свита, конечно, в которой кого только не было. Но всё равно – из тысяч остались единицы, и те скрылись, а частью заперлись в своих владениях. И каждый считал, что выжил только он, ибо других дозваться не мог…

– А ты? – вырвалось у Тины.

На его лицо точно тень набежала, и голос стал сухим, надтреснутым.

– Об этом как-нибудь в другой раз поговорим. – Кённа глубоко вздохнул. Смягчился и продолжил уже по-прежнему певуче, сказочно: – Лисы живучие. Эйлахан и его побратим, Валентин, конечно, пережили войну. И им страшно не понравилось то, что они увидели. Тогда-то Эйлахан вспомнил о пророчестве Белой Госпожи: «Когда придёт пора, мы сокроемся, и вернётся жемчуг на дно морское, тень – к ночи, а серебро – к луне. Но двери не захлопнутся, а прикроются, и в должный миг начнут отворяться вновь. Многие из нас уйдут, но многие и останутся с людьми, и одни будут защищать других, и оттого родятся новые чудеса». Он нашёл девочку по имени Таррен, которая происходила из рода Рэндаллов и приходилась Валентину прапрапра… В общем, далёким потомком. По происхождению она имела право владеть всеми землями, на которые только упадёт её взгляд, а сердце у неё было железным. И эта девочка вместе с двумя лисами обошла пешком свои владения, и где она побывала – там открывались двери. Таррен была не первой среди проводников, но самой могущественной из них. Рождались они и раньше: те, кто потерял всё, кроме себя самого; люди пограничья, идущие по острой кромке между бывшим и несбывшимся. Впрочем, это история для других дней, когда над нами не будет нависать опасность, – оборвал он сам себя. И посмотрел исподлобья. – Пока тебе надо знать две вещи. Первое: вскоре после войны, а может, и во время неё появился ржавый поезд, который всегда приходит вовремя и идёт туда, куда надо. И второе: проводники того поезда – их всегда встречаешь по двое, к слову, – контрабандой провозят чудеса в мир, бесплодный после Войны Железа. С одним из них, точнее, с одной я очень дружен. Её зовут Шасс-Маре, и последние пару лет она весьма занята разъездами, но на мой зов откликнулась сразу. Мы встретились в её баре, перекинулись парой слов, и она пообещала доставить моё послание Эйлахану. Два-три дня – и Шасс-Маре его найдёт, ещё столько же – и учитель доберётся до Лоундейла. Нам всего лишь надо не творить глупостей и продержаться это время, а там что-нибудь придумаем.

Тина точно очнулась от забытья; слушая историю, она незаметно для себя почистила картофель, начинила и сунула в духовку, да и отбивные уже булькали в томатном соусе.

«Интересно, я вообще соль добавила? – задумалась она. – Главное, чтоб два раза не посолила… и чили не переложила, иначе ужин нас ждёт воистину незабываемый».

– Значит, неделю. Звучит вполне реально.

– А я-то думал, ты спросишь, что за Шасс-Маре такая, – шкодливо улыбнулся Кёнвальд.

И тут же, пока она не опомнилась и не придумала, что бы такое остроумное ответить, поднялся и подошёл к ней. Обнял со спины, поцеловал в шею, провоцируя волну мурашек, – и щёлкнул замочком.

По ключицам в декольте точно ледяная капля стекла.

– Что это? – Тина на всякий случай отошла от плиты и ощупала себя. Вокруг шеи обвивалась и ныряла под ворот цепочка, серебристая, длинная и довольно тонкая, хитроумного плетения; внизу, глубоко под вырезом футболки, таинственно мерцала голубоватая жемчужина неправильной формы, но с дивным колдовским отблеском. – Подарок?

Кёнвальд положил ей руку на щёку, огладил большим пальцем губы, очерчивая контур. Слегка надавил…

«Солоно, – подумала Тина, и голова у неё закружилась. – Сейчас нельзя… Глупо… и ужин подгорит, и…»

Были ещё какие-то аргументы, но они вспыхивали в блаженной темноте, как падающие звёзды, и тут же исчезали.

– Никогда не снимай её, – попросил Кённа серьёзно. – Даже если рассердишься