Огни Хафельберга - Ролдугина Софья Валерьевна

Горло и язык обожгло. — Черт, она же явно дала понять, что сейчас не хочет. Почему тогда? Наклонившись, Ульрике подхватила вторую кружку с пола, пригубила Глинтвейн и только потом негромко произнесла. «А ты не думал, что это была судьба, что тебя здесь кто-то ждет?» «Чего?» Марцель от неожиданности даже рассмеялся. Она улыбнулась и опустила взгляд.

«Забудь».

Глинтвейн допивали в молчании. После первой кружки, как и обещала Ульрике, головная боль начала отступать. Зато навалилась страшная усталость, даже глаза с трудом удавалось держать открытыми. Мартель лениво вслушивался в чужие мысли, завороженные калейдоскопом ярких образов. Дымные костры в пустоте и перезвон, звездное небо со всех сторон, протяжный и заунывный звук песни. Женский голос, мужской голос, снова женский.

А взгляд, как нарочно, постоянно упирался в голое плечо. — И всё-таки ты меня провоцируешь, — проворчал Марцель и составил пустую кружку на пол. Ульрики обернулась, в тёплом сиянии свечей волосы отливали рыжим. — Есть немного, — улыбнулась в сторону. Опрокинуть её после этого на диван было делом принципа. — Зачем ты это делаешь? — Марцель целовал в угол губ, в щёку, в лоб, снова в угол губ, следуя за желаниями Ульрики, яркими вспышками образами, которые она сама пыталась погасить, остудить, спрятать.

Тщетно. И уже не мягкая ироничная симпатия к Марцелю, а некое более глубокое, инстинктивное, непреодолимое чувство захлёстывало ее, и Марцель как со стороны видел себя в ореоле света, упрямым и нежным, с лукавым кошачьим взглядом, которому невозможно отказать.

Но совершенно невозможно не… Вот зачем, а? — Да? Если нет, так скажи нет, и я отстану, я же не идиот, не подросток с гормональным бунтом. Чёрт! Но скажи уже, да или нет? Плечо было солоноватым, но пахло всё той же земляникой и немного дымом.

— Ещё не время, — прошептала Ульрикия, и вдруг обмякла, безвольно растеклась по дивану. Она смотрела на Марцеля и одновременно мимо него, и в ее разуме мелькали странные образы. Розовый дом с красной крышей, раскрашенный фанерный коробок на ладонях у светловолосой и голубоглазой девочки, а другая, такая же, как отражение или близнец, смотрит на нее из окошка игрушечного дома. «Правда, не время, но потом… Я подлила тебе в глинтвейн снотворного», — виновата добавила она.

Марцель замер. «Прости, правда…», — Ульрике прижала горячую ладонь к его щеке. — Зачем? — Этой ночью тебе нельзя показываться на улице. Прости, пожалуйста, я желаю тебе добра. Ульрики не лгала, ни единым словом. Марцель почувствовал, что уже не может даже опираться на руки, и как-то незаметно для себя лег рядом с ней, грея вечно холодной ладони на ее пояснице.

— Я не сказал ничего Шелтону, он будет меня искать. Веки стали свинцово-тяжелыми. — Похоже, правда снотворная, а я не заметил. Найдет сам. Завтра. — Ага, и убьет меня сам. Сказать это вслух уже не было сил.

Всю ночь Марцелю снилось, что он куда-то бежит по бесконечным зеленым коридорам, а за ним кто-то гонится. И если догонит, случится что-то невыразимо жуткое. Иногда, оборачиваясь, Марцель видел женский силуэт, объятой пламенем, иногда гротескную, похожую на пластиковый шаблон, человекоподобную фигуру, от которой летел горячий пепел. В ухе у Марцелла была гарнитура, и голос Шелтона направлял его по лабиринту. Налево, направо, направо, прямо, а потом впереди вдруг оказалась глухая бетонная стена.

Белые граффити, черные граффити, темно-красные подтеки. «Здесь твое место», — шепнул наушник голосом Шелтона и захлебнулся белым шумом. Марцеля вернулся. Волна пламени высотой до неба пожирала зелёный лабиринт. Пробуждение сопровождалось чувством лёгкой тревоги.

Вообще Марцель привык просыпаться в незнакомых местах. Важнее где всегда было как, свободным или связанным, с простреленной ногой или целым, под дулом пистолета очередного киллера или в тепле ласкового женского взгляда. Сейчас обычный слух говорил, что вокруг тихо, только бормочет радио где-то этажом ниже и мурлычет под боком пригревшаяся кошка, телепатический, что вокруг бушует ледяной океан.

Марцель зажмурился еще крепче и попытался как можно естественней закопаться с головой под одеяло. — Я знаю, что ты проснулся, Шванг. Будь так любезен, удели мне пару минут своего драгоценного внимания. — Честное слово, я ненарочно, — невнятно пробурчал Марцель в подушку. «Что ты, ненарочно!» Воцарившаяся после этого вопроса тишина зловеще контрастировала с локальным штормом в телепатическом эфире.

Марцель некоторое время лежал, не шевелясь, но потом не выдержал, сел и решился посмотреть на Шелтона. Стратег сидел на стуле ровно напротив дивана, положив ногу на ногу. Массивные черные ботинки, грубые черные джинсы, прихваченные специально для грязной работы, черная водолазка с высоким воротником и, кажется, легкая небритость. — Черт!

Он, похоже, как ушел вчера вечером, так и не приводил себя в порядок с тех пор. Уже сама эта мысль вызывала панику. — Я ненарочно тебе вчера не позвонил, — придушенно пробормотал Марцель, утыкаясь взглядом в пол. Потемневшие от времени паркеты ссекали трещинки, как паутина морщинок на старушечьем лице. «Я упал в реку, и у меня утонул телефон, и ботинки, и куртка», — холодно продолжил Шелтон.

— Знаю. Я ее нашел. Отложим пока мотивы, по которым ты отправился шляться по городу в три часа ночи, Шуанг. Позволь мне изложить свое видение вчерашних событий. Итак, я вернулся около четырех утра. Спокойно продолжил он, однако металлические нотки в голосе не сулили ничего хорошего. Марцель инстинктивно вжал голову в плечи, и в спальне было пусто.

Более того, явственно ощущался запах дыма, на полу был пепел. — Интересно, что я мог подумать, зная о пирокинетике и предполагая, что твоя персона его уже некоторое время интересует? — А интересует? — ужаснулся Марцель, временно забыв о страхе перед гневом напарника. «С вероятностью в семьдесят три-семьдесят пять процентов», кивнул Шелтон.

Но обуви на пороге не было. Аргумент против теории, что перкинетик сжёг тебя прямо в доме Вальцев. «Телефон у тебя, увы, не отвечал. Я отправился на поиски по городу. Примерно без пятнадцати пять в одной из монастырских пристроек начался пожар. Тушило его полгорода, очаг возгорания удалось ликвидировать вовремя, никто не пострадал. Когда я входил в обгоревшее помещение, то в любую секунду готов был увидеть твой труп-шванг, и, к счастью, не нашел ничего.

Тогда я вернулся домой и попробовал разыскать твой телефон через спутники, пригодился встроенный маячок. Итак, сигнал привел меня к деревянному мосту. Чуть ниже по течению я обнаружил куртку. Было примерно пол девятого утра. И хорошо, что в девять сорок пять к мосту подошла Ульрики и сказала, что ты спишь у нее дома. Шелтон сделал многозначительную паузу. — И что скажешь теперь? — Ну…

В окна ластилось утреннее солнце, на одеялах в изголовье дивана возлежала роскошная сиамская кошка и утробно мурлыкала. — Я догадываюсь, в каком ты был состоянии, когда выбежал из дома, — продолжил Шелтон, когда пауза затянулась. Статьей, видимо, произвели на тебя неизгладимое впечатление.

Я представляю, почему ты пошел именно к мосту. Но как ты умудрился утопить телефон-шванг, и почему не вернулся после этого к вальцам, где я смог бы оказать тебе любую помощь? Марцель открыл рот и тут же его захлопнул. — Если я скажу, что Ульрике приволокла меня к себе домой, а потом накачала снотворным, это ей точно боком выйдет. К тому же она ведь наверняка знала, что сегодня ночью где-то будет пожар, и Шелтон сто процентов решит, что она либо в сговоре с пирокинетиком, либо…

Он зажмурился, прогоняя хреновые мысли. Не помогло. Все равно, что заслоняться школьной тетрадкой от выстрела и снайперской винтовки. Либо она сама пирокинетик. Навязчивые образы огня и костров из памяти Ульрики укладывались в эту теорию слишком уж гладко. — Я увидел там призрака горящей девушки, а потом отключился.

Ну, закричал, наверное, а Ульвике услышала, она же недалеко живёт. Вот, вытащила меня, а потом довела до дома, напоила Глентвейном. А ты знаешь, как меня от этого срубает, вот, — пробубнил Мартель на одной ноте себе под нос, избегая встречаться с напарником глазами. А тот внимательно выслушал и вздохнул. — Ты мне сейчас врёшь, Шванг.