Огни Хафельберга - Ролдугина Софья Валерьевна

Мартель хихикнул. — Интересно, что бы наркополиция у нее нашла? — Не отвлекайся от главного, — недовольно посоветовал Шелтон и даже соизволил выпрямиться и сесть нормально. Взгляд у него был колючим. — Ты прав во всем, кроме одного. Я не намекаю, я говорю прямым текстом. Пирокенетик истребляет ведьм, точнее, тех, кого он считает ведьмами.

Что же касается самого первого побуждения, изначального мотива, думаю, что это месть, Шванг. Помнишь легенду о Манон? — неожиданно спросил он. Марцель поперхнулся. — Которую Ульрике рассказывала? Про ведьму, которую сожгли в деревне завистливая соседка и священник? Ну да. Отчего это ты ее вспомнил? «Легенды, отражения реальной жизни, Шванг», — ответил Шелтон, глядя в сторону.

За окном сияло не по-августовски яркое солнце, кухня была старомодной, опрятной, очень женской и домашней. Шелтон же как будто выпадал из обстановки, неряшливое чернильное пятно на акварельном рисунке. Они говорят на языке метафор. Могли ли в темные века сжечь заживо женщину по лживому навету. Особенно иностранку, да еще и красивую. Конечно, сколько угодно случаев.

В качестве инициаторов обычно выступали либо соседи несчастные, либо чем-то недовольные, либо представители церкви. А теперь вспомни, что говорится о снах дочери Манон. Якобы девочка видела священника, чьи руки были объяты пламенем, и она прокляла его. Ничего не напоминает? «Э-э-э…» Мысль вертелась на языке, но Марцель никак не мог правильно сформулировать ее.

«Тогда родился пирокинетик. Проклятие сбылось? Нет, не то». Но Шелтон, кажется, и не ждал ответа на этот раз. Паранормальные способности часто проявляются именно во время стресса. В полной мере я стал стратегом, когда увидел на асфальте трупы шестерых боевиков из Шельдерской группировки и понял, что вернуться домой уже не смогу.

А что, если Манон была для того священника чем-то большим, чем просто неправильная прихожанка, угроза его власти? Что, если было замешано нечто личное? Что, если сильнейший стресс после того, как дочь Манон прокляла убийц ведьмы, пробудил в мучающемся чувством вины священники неведомый доселе потенциал? Марцель сглотнул. По ощущениям, горло было как наждачка. Он вдруг ярко-ярко, как наяву, представил деревню.

Нет, городок, просто очень маленький, хлипкие дома, где верхние этажи выступают над нижними, смыкаясь аркой над улицей, мусорные ямы, источные канавы, крысы, зловония и болезни, лавка красильщика, лавка мясника — их держат люди нечистые, но городу необходимые, и над всем этим — церковь. Она неказистая, не слишком возвышается над домами, но подавляет их, накрывает, захлёстывает.

Это — центр маленького мирка, а тот, кто держит в руках все ниточки власти в городе, только недавно уничтожил единственную свою слабость, свое искушение, свою ведьму. Но ее дочь вернулась, она ничего не боится, она стоит посреди городской площади, забравшись на крышку колодца и обвиняет — в зависти, в жадность, в подлости.

И никто не смеет прервать эту речь. Люди слушают, люди запоминают, возможно, в следующую секунду они скинут наглую девчонку, повалят на землю, свяжут, а вечером кинут в ту же угольную яму, где сгорела ведьма. Но сейчас все заворожены. Околдованы. Он выходит, нервно оправляя деяние, готовится отдать приказ, но девчонка быстрее.

Кричит «Будь ты проклят!», кричит «Будь проклят всегда, — Да, и дети, и внуки твои до седьмого колена. Детей у него нет. — О, конечно, нет. И зря молодая вдова из крайнего дома опускает глаза и алеет как весенняя роза. Ничего не было. Нет, нет, все порыв, сон, фантазия. Живут. Да мало ли путников проходит через город.

Кто-то останавливался у нее, думает он. Надо узнать позже. А пока, а пока девчонка кричит, ты виновен, ты будешь гореть, ты, она спрыгивает с крышки колодца и бежит по улице, вытирая слезы на бегу, и никто не останавливает ее. Люди шепчутся. А следующим утром церковь, сердце города полыхает. Он не знает, как это получилось, он просто хотел зажечь свечу.

Марцель хрипло выдохнул. Видение было таким ярким и реалистичным, что на мгновение затмило действительность. Может, чужие мысли, но чьи? Было душно до красных точек в глазах. Мартель поднялся рывком, подошел к окну, распахнул его и высунулся по пояс, ловя ртом свежий воздух. Пахло речной тиной, дорожной пылью и еще почему-то кедрами, хотя ветер дул низ гор.

Улица была пустынной, только на углу дома две клуши судачили о пожаре в монастыре, и белобрысый мальчик, то ли сын одной из них, то ли внук, гладил потрёпанную чёрную кошку. И всё. Ни следа посторонних. «Или у меня правда крыша поехала от всей этой хренотени? Что-то случилось?» Шелтон не был обеспокоен, он просто интересовался. Как всегда. «Не-а», — вздохнул Марцель и взгромоздился на подоконник.

Клуши неодобрительно покосились и зашушукались. Марцель радостно улыбнулся им и приветственно помахал рукой. Клуша помоложе неуверенно улыбнулась в ответ, старшая нахмурилась и увлекла ее за угол дома. — Задумался просто. Выключишь тогда лазанью. Кажется, она уже готова. Еще сгорит. — Готова? Надо посмотреть. Рассеянно откликнулся Шелтон и, помедлив, будто собираясь силами, поднялся.

Океан разума был спокоен, полный штиль. — сонная Марьева над ленивой волной. Возвращаясь к пирокинетику. Уже нет сомнений, что твои видения, убийства Даниэла Ройтер и Рихарда Вебера, случаи из газетной подборки и легенда о Манон как-то связаны. Я даже могу предположить, зачем Даниэла в свое время отправилась в горы одна, хотя уже подозревала о существовании пирокинетика и его возможностях.

Вероятно, хотела выманить, подтвердить догадки, и либо переоценила свои силы, либо не получила оговоренной помощи в конце маршрута. Но вот подробности этого дела. По каким признакам отбирает жертв пирокинетик, по формальным, или же его жертвы действительно обладают некими особыми качествами, вроде телепатии, что подтолкнуло Даниэлу начать расследование, видения, схожие с твоими, или чья-то просьба, и так ли случайен в этом контексте наш с тобой приезд в город.

Словно нехотя произнес Шелтон и открыл духовку под пронзительный писк индикатора дверцы. По кухне поплыли запахи плавленого сыра и мясного соуса. Знаешь, Шванг, я давно раздумываю над всем этим и никак не могу отбросить мысль, что слишком уж много удобных случайностей сошлось в одном пространственно-временном промежутке.

Кризис доверия в Шельдерской группировке начался слишком рано, словно кто-то ее подтачивал и изнутри тоже. Контракт нам предложили в тот момент, когда мы не могли отказаться, похоже на наводку, да и Штайн мог сбежать в любой город, но приехал сюда и даже не особенно стал прятаться, наследил в компьютере в полицейском участке, засветился в супермаркете.

Действия настоящего стратега Шванг такими непродуманными быть не могут, либо у Штайна есть мотивы, о которых я еще не знаю. И почему-то мне кажется, что верно последнее, а твое появление, появление телепата, способного видеть образ изгоревших женщин, было просчитано заранее. — Я… Я… — Марцель чувствовал себя так, словно в горле у него застрял теннисный мяч.

— Да что за хрень? Почему я об этих твоих теориях последним узнаю? И что значит, Штайн не стал особенно прятаться? «Ты что, уже нашёл его?» «Я знаю, в каком направлении нужно копать, чтобы достать его за день-два», — спокойно ответил Шелтон, заматывая руки полотенцем. «Чёрт! Горячая!» — «Шванг, подставку принеси.

Крайний шкаф, верхняя полка». — Ага, — как сам Намбул откликнулся Марсель. Подставка, расписная деревяшка, явная самоделка стояла на полке сбоку, и пришлось порыться среди пакетиков, прежде чем достать её. «И почему мы тогда не берем Штайна, а торчим тут и бесим Блау?» Шелтон составил форму с лазаньей на деревяшку, повесил полотенце обратно на крючок, вымыл руки холодной водой и только потом ответил.

«Есть несколько причин. Некоторые из них тебе знать не надо. Пока. А другие… Я жду хода Блау. Любого. Это раз. Я должен узнать, какие цели преследует Нуа Штайн. Это два. Соваться в планы другого стратега, не понимая их полностью, самоубийство. Я не хочу, чтобы нас использовали в тёмную шванг. А ключ к разгадке каким-то образом он соотносится с историей пирогенетика.