Огни Хафельберга - Ролдугина Софья Валерьевна

— Тут грязюка страшная. Марцель истерически хохотнул. Очаг боли в голове от этого словно запульсировал, как отдельное живое существо с собственным сердцем. — Да я уже сам вижу. Надеюсь, у меня никаких проблем с желудком потом не будет? — Я видела, как ты упал, — вдруг перебила его ульрики, и в мыслях у нее смешались в кучу множества чувств — и раздражение, и жалость, и восхищение, и радость, и страх, а образ чего-то невыносимо яркого заслоняла темным, пугающим человекоподобным силуэтом.

— Тебе надо согреться. Идём. Марцель попытался подняться на ноги и вскоре понял, что сам едва может стоять. Видимо, перенапрягся, когда всплывал, или до этого перенервничал. Вдобавок, на каждое резкое движение или даже сказанное слово голова откликалась новым приступом боли, а к горлу подкатывала тошнота.

Ульрике с готовностью подставило плечо, но повисать на ней безвольным мешком было стыдно. Цепляясь за её локоть только для того, чтобы не терять равновесие, Марцель упрямо стиснул зубы и поплёлся вперёд сам, хоть и пошатываясь на ходу. — У меня телефон утонул, кажется, вместе с корткой и ботинки. — Хорошо-то сам жив остался. В голосе Ульрике сквозило странное напряжение.

Ты зачем шарахался? Испугался. — Потому что дурак. Забей, а? Марцель представил, как Мокрый возвращается домой и простонал. «Шелтон меня убьет!» «Завтра!» — с запинкой откликнулась Уллирике. — А сейчас мы идем ко мне. Марцель не возражал. Было слишком хреново. Луна трусливо забилась куда-то под облака, как собака под крыльцо.

Зато подул промозглый ветер с востока. Он забирался под футболку, хлопал широкими штанинами, раздувал искру головной боли в инфернальный пожар. Марцель кривился, морщился и все больше обвисал на Уллирике. Когда показалась калитка фрау Кауфер, он уже едва передвигал ногами. — А твоя бабка не будет возражать? — поинтересовался Марцель, опираясь на забор и тяжело переводя дыхание. Состояние было как при лихорадке. Жар и холод накатывали волнами, а мутило уже постоянно.

— Когда ж меня уже стошнит, а? — Она мне не бабка, — безмятежно ответила Ульрике и добавила. — И она никогда не возражает. Не спрашивай всякие глупости, Марцель. Марсель, лучше скажи мне правду. Зачем ты пошел на мост? Марсель тяжело обернулся, наваливая спиной на забор. Ульвики стояла в двух шагах, на дорожке, скрестив руки на груди и смотрела в сторону.

Света от фонарика над порогом дома хватало только на то, чтобы высветить ее профиль, но выражение лица было не различить. Если бы не телепатия, Марсель никогда не распознал бы за ворчливым тоном вопроса, насколько важен ответ. — Ну, как говорит Шелтон, есть случаи, когда лучше не врать, даже если правду так сразу и не скажешь. — Мне нужно было повидаться кое с кем, срочно, чтобы узнать кое-что.

Ульрикия на мгновение замерла, вся, целиком от кончиков пальцев до самых потаённых мыслей. — И узнал? — Не-а. В последний момент всё наперекосяк пошло, — честно признался Марцель. «Но я окончательно решился на одно дельце». Вспышка чужой радости окатила, как потоком теплой воды. Марцель даже ненадолго забыл, что его вообще-то трясет от холода, тошнит, да и голова по ощущениям похожа на передутый воздушный шар.

«Идем», — улыбнулась Ульрихе сумасшедшая и, ухватив его за руку, потащила к дому. Марцель едва ноги успевал переставлять. «Ты все-таки смелый». — А Шелтон говорит, что я придурок, — наябедничал Марцель. — Кстати, уже давно хочу сказать. У меня такое чувство, что ты в этом замешана поглубже меня. Ну, ты поняла?

Ульрике потянула дверную ручку и обернулась через плечо. Сощурилась. — Нет, — сказала задумчиво. Марцель обрадовался, но рановато. — Наверное, тут твой Шелтон прав. К счастью, ванная комната у фрау Кауфер была не только на втором этаже, но и на первом. Подъем по лестнице Марцель бы не осилил. И даже сейчас ему пришлось употребить весь свой артистизм на то, чтобы убедить Ульрике, что разденется и намылится он без ее неоценимой помощи.

Ульрике явно не поверила, нахмурилась, повздыхала, но вышла в коридор, оставив, правда, дверь приоткрытой. Марцель кое-как стянул с себя мокрые шмотки, затолкал их ногой под шкафчик, пустил из душа воду погорячее и уселся на дне кабинки, уткнувшись лицом в колени. Струи воды барабанили по спине, комнату заволакивало паром. «Надо расспросить завтра Ольги, она точно что-то знает о призраках, может, видела нас с призраком на мосту?» Марцель пытался сосредоточиться, но не получалось.

Головная боль накатывала волнами, да и тошнота никуда не делась. Пока сидишь и пялишься на собственные пятки, вроде ничего, а стоит выпрямиться, или просто рассказать все Шелтону, и пусть он думает. Запрокинув голову, Марцель набрал в рот воды, чтобы вымыть противный привкус речной тины.

Нет, не хочу. Не хочу, чтобы он рылся в жизни ульяки. Моя девочка. Пятки начала покалывать, и Марцель не сразу сообразил, что это просто возвращается чувствительность к закоченевшим конечностям. В кабинке было уже по щиколотку воды, и гелевая мыльница с синими корабликами внутри горда плавала по бурным волнам вокруг стока. Пахла почему-то лимоном и мятой. Марцель услышал тихий мявк и открыл глаза.

Щель между ширмой и стеной просовывала мордочку кошка Сиамка с пронзительно голубыми глазами. Она осторожно трогала лапой воду, фыркала и, кажется, на Марцеля никакого внимания не обращала. «Может, мы все-таки по очереди будем, а?» Кошка удивленно обернулась на него и тоненько мявкнула. Потом тронула напоследок лапой воду и ушла так же беззвучно, как и появилась. Марцель вздохнул и нашарил на дне кабинки мыло. Размокший брусочек, одуряющий пах лимоном, и ни следа мяты. Чудеса!

Через пять минут, с трудом завернув краны и выбравшись из кабинки, Марцель обнаружил, что вещи его пропали. Вместо них появилась банная полотенце кислотно-розового цвета и, И Ульрике эта полотенце, комкающее в руках. — Я думал, ты на кухне возишься, — ляпнул он, по-дурацки улыбаясь. — Вот идиот. Я же ее слышал, но внимания не обратил. — Дай сюда эту тряпку, что ли. Чего смеешься?

Думаю, как все повторяется. Ульрике поднялась и сама накинула полотенце ему на плечи, глядя сверху вниз. Сейчас разница в росте ощущалась болезненно остра, из-за поганого самочувствия и собственной наготы. — Помнишь, как влетела у вальцев в ванную, когда я одевалась? — Я вроде извинился, — хмыкнул Мартель. — Я тоже извинюсь. Потом, — прыснула она, — не бойся, Бритта уже спит.

Пойдем ко мне наверх, я сделала глинтвейн. Выпьешь, а то еще простудишься. Сейчас очень коварная погода. — Ага, а я знаю кое-кого коварнее ее. На Улирике была свободная чёрная футболка и джинсовые шорты. Волосы у неё были распущены и вились от влажности. «На самом деле, ей же ведь не семнадцать на самом деле!» Мартель зажмурился, встал на цыпочки и, цепляясь за плечи Улирики, потянулся к её губам.

Нашёл вслепую, прерывисто выдохнул и только успел распробовать тепло, мягкость и земляничное дыхание, как она его упрямо отстранила. — Сначала тёплое питьё, — сказала упрямо. Голос у неё был хриплым, а глаза чёрными. — А то мне тебя жалко. Да мне самому себя жалко. — А-а-а, — Марцель вздохнул, — аргумент.

Подниматься пришлось аж на третий этаж. С трудом доковыляв до комнаты, Марцель плюхнулся на застеленный диван в разворошённое гнездо из одеял и подушек. Комната оказалась странно пустой. Никакой мебели, кроме спального места, жёлтый торшер в углу, рядом со старинным сундуком, да на широком подоконнике ряд разноцветных свечек, источающих слабый запах сандала и мозжевельника. На полу у дивана стоял поднос, а на нём кувшин и две глиняные кружки. Одну из них Ульрики протянула Марцелю.

— Пей, — сказала негромко, присаживаясь рядом на свободный от диал уголок, там кое-что от головной боли. Марцель осторожно принял глиняную кружку. Она была чуть тёплой, а вот глинтвейн в ней горячим. Пришлось даже дуть на него, чтоб не обжечься. Первый глоток был как мёд, но оставил он горьковато-травяное послевкусие. — Откуда ты знаешь, что у меня болит голова?

Знаю, — улыбнулась Ульрике и, подавшись вперёд, провела рукой по его волосам. — Ты пей и не думай. Зачем ты приехал в этот город, Марцель? — С Шелтоном. — А он зачем? Ульрике подсела ближе, футболка у нее сползала с одного плеча. — Надо было найти кое-кого, — неохотно ответил Марцель, отводя взгляд и глотнул слишком много.