Огни Хафельберга - Ролдугина Софья Валерьевна

Двери якобы были подперты снаружи, и это указывало на наличие преступного умысла. Магазинчик Гертруды, ранее принадлежавший ее отцу, торговал домашними винами и лечебными травяными чаями по местным традиционным рецептам, как утверждала статья. А сама погибшая якобы была одиозной персоной, носила черные длинные платья, часто одна уходила в лес на прогулку, не посещала церковные службы, поэтому слыла ведьмой.

К месту пожара якобы первыми прибыли офицеры военной полиции Гюстов Цорн и Николас Вебер. Последний выбил дверь, вошел в горящий магазин и вынес Гертруду Эс, однако практически сразу она скончалась от ожогов. Статья заканчивалась предположением, что женщину могли убить из-за подозрений в оккультной деятельности. Бред какой-то.

Марцель отложил газетные вырезки и уставился в окно. Луна уставилась на него. Было тихо. Следующая заметка от 1915 года рассказывала о кошмарном случае. В доме начался пожар. Выбраться сумели все члены семьи, кроме десятилетней девочки-инвалида. Обезумевшая от горя мать вырвалась из рук мужа, бросилась в огонь и сгорела. У нее осталось трое детей, сын четырех лет и две старшие девочки.

Город, в котором произошел несчастный случай, не упоминался в тексте, однако фамилия погибшей показалась знакомой. Хауфер. Это, случайно, не родственница Бригитты? Дальше были подшиты две статьи о крупных пожарах в Хаффельберге. В церкви в 1959 году, во время церемонии крещения девочки, внезапно загорелась одна из церковных пристроек. Огню не позволили перекинуться на исторические здания, но пристройка сгорела полностью.

Второй пожар случился в 1963 году в школе. Погибли две старшеклассницы, оказавшиеся неподалеку от места возгорания. Кто-то даже предполагал, что именно они и устроили пожар. Обе девочки были на дурном счету, говорилось в статье. Подробности не раскрывались. Последняя и самая объемная статья была 1985 года. Она рассказывала о том, как в окрестностях города пропала певица по имени Сирена Нойт, совершавшая свои вторые гастроли по саксонской зоне Евроконгломерата.

Сирена к тому времени обрела уже некоторую популярность и даже получила какую-то местечковую премию, поэтому поиски с участием волонтёров велись в течение трёх месяцев. Однако найти девушку так и не смогли, она как испарилась. Сирена просто вышла в перерыве между номерами подышать свежим воздухом на задний двор концертного зала и исчезла. Причём не было никаких свидетелей, указывающих на то, что девушка выходила через калитку, а перелезть двухметровый забор в сценическом костюме было практически невозможно.

В конце концов, сирену объявили погибшей, сославшись на улику, найденную неким офицером Вебером у реки Туфлю, вероятно принадлежавшую певице. Статья была вырезана из газеты «Хафельберг». «Спокойный городок мы загремели, да», — Марцель почувствовал настоятельную потребность срочно переговорить с напарником.

— Получается, эта Даниэла провела немаленькую такую работу в Хаффельберге и вычислила маньяка-пирокинетика, который охотится за женщинами? Ага. И сама потом повторила путь сирены, пропала без вести, сгорела заживо. Душная, прокуренная комната стала казаться ловушкой. Марцель торопливо натянул свитер, зашнуровал кроссовки и выскочил на улицу, шумно захлопнув за собой дверь.

Сигареты остались в доме, но сейчас это было неважным. Хотелось действовать, как угодно, лишь бы не сидеть на месте, найти Шелтона и вытрясти из него правду, выковырять из норы психоаперокинетика и промыть ему мозги. Стоп! Запоздалое осознание было таким шокирующим, что Марцель застыл как вкопанный прямо посредине площади. Луна стремительно летела к горизонту среди бумажных облаков, то исчезая и погружая город в непроглядную тьму, то вновь озаряя серебряным светом.

Ветер дышал дождем. Но если эти случаи связаны, получается все началось аж в 1902 году, больше ста двадцати лет назад, и сколько же лет тому пирокинетику, или, или у них целая династия убийц? Голова кружилась. На заплетающихся ногах Марцель добрался до края площади и вышел к длинной улице.

Она выводила к деревянному мосту через реку. Тому самому, где телепат оказался в первый вечер в Хафельберге. Было темно, хоть глаз выколи. Некоторое время Марцель стоял, облокотившись на перила, и слушал, как течет река. Луна вышла из-за тучи, и в зыбкой глади воды отразился белый неровный круг. Горло сдавило, как после попытки проглотить слишком большой кусок мороженого. И, оборачиваясь, Марцель уже знал, что увидит.

Точнее, кого. Она была, наверное, очень красивой. Непостоянный лунный свет не позволял различить черты лица. Но пышная копна светлых волос, но гармоничная фигура, но грация кошки-сфинкса, выжидающий наклон головы. Только чрезмерно объемное серебристо-черное платье в блесках выбивалось из общего впечатления утонченности и изысканности.

А еще она молчала, во всех смыслах. Марцель много чего повидал, но сейчас самым сложным на свете поступком казалось разомкнуть губы и хрипло прошептать «Тебя ведь убили, да?». Она вскинула руки, прижала ладони к лицу, только покачнулись крупные браслеты на запястьях и кивнула.

Да, да, да… Во рту у Марцеля пересохло, жуть, невыносимая жуть, как во сне, когда видится, что под одеялом свернулась петлёй ядовитая змея, и нельзя даже пошевелиться, навалилась, сдавила, сломала саму мысль о сопротивлении. Телепатический слух отказал начисто, как после многократных перегрузок. Марцель самому себе напоминал внезапно оглохшего человека, который в отчаянии орёт до сорванного горла, и одновременно теплилась на границе подсознательного понимания, что телепатия никуда не делась. Я сам ее блокирую, сам, сам, надо только постараться пересилить рефлексы и…

Кто тебя убил? Наверное, она очень долго ждала именно этого вопроса. Марцель успел различить сумасшедшую, счастливую улыбку, а потом все потонуло в пламени. Женщина вспыхнула в одно мгновение до кончиков белокурых волос, и ее будто шквальным порывом ветра швырнуло вперед.

Марцель заорал, зажмурился, шарахнулся, ощутил спиной пустоту. Река Хафеля казалась глубокой, глубже, чем можно было предположить. Первые секунды — шок, дезориентация, непонимание, где вверх, где низ, гниловатый привкус воды, резь в легких. Потом руки коснулись чего-то легкого, скользкого.

Последняя вспышка паники едва не свела с ума, но затем наконец-то включились правильные рефлексы. Запрокинуть голову, различить сквозь толщу воды бледное пятно луны и рвануться к нему, загребая руками и ногами, с корнем вырывая водоросли из илистого дна. Всплыть получилось не сразу, мокрая одежда тянула вниз и сковывала движение. Однако погружаться до конца и отталкиваться от дна Марцель побоялся. В таких топких речушках оно бывало коварным, жадным.

Затянет ногу выл и заказывай панихиду. Провал в памяти начисто съел время от той секунды, когда наконец-то удалось урвать глоток воздуха, и до той, когда Мартель повалился набок на берегу, босой, без куртки, выкашливающий кисловатую воду из легких. Голову словно распирало, как футбольный мяч, слишком сильно накачанный воздухом. Горло соднило, а руки дрожали так, что даже не получалось на них опереться.

Когда надрывный кашель наконец унялся, оставив после себя призрачные ощущения тошноты, Мартель перевернулся на спину и распластался на берегу, крепко зажмурившись. Под веками слегка жгло, в следствии плавания под водой с открытыми глазами. Телепатический слух снова улавливал смутные городские сны. Марцель отрешенно перебирал образы и мысли, пока внезапно совсем рядом не ощутил знакомый разум. Уль реки словно соткалась из воздуха, совсем рядом, на мосту. — Эй, там! — послышался неуверенный оклик через секунду. — Марцель, это ты, что ли? — Я…

— прохрепел он и снова закашлялся. Сел со второй попытки, сплюнул куда-то вбок, отер лицо мокрым подолом футболки и повторил уже громче. — Это я, а ты-то здесь откуда? — Гуляла. Ульрики торопливо пробежала по мосту, перемахнула через низкую оградку и в три шага оказалась рядом с Марцелем.

Теплая, встревоженная, в объемном свитере, будто из чужого плеча и зачёсанными в хвост волосами. — А-а-а, вот и я, гулял, а потом искупаться решил, ага, зря. Без тени ирония ответила Ульрике и осторожно протянула руку, касаясь Марцелевой щеки. Прикосновение как огнем обожгло. Марцель не сразу сообразил, что это потому, что он сам продрог до костей.