Забери меня отсюда - Софья Валерьевна Ролдугина

– Я и опомниться не успел, как начал исчезать, – глухо произнёс Кённа, глядя на собственные сжатые кулаки. – И на моём месте стал появляться кто-то… кто-то… Но Эйлахан сказал: «Укроти реку!»

– И ты?..

– Укротил, – без тени иронии ответил он. И посмотрел в упор – нечеловеческими глазами; от этого взгляда затылок становился лёгким-лёгким, а в ушах начинало звенеть, как на большой высоте. – Для могущественного колдовства нужна вещь, которая дорога заклинателю. Ожерелье Гвенды всё ещё лежало на берегу. В семь белых камней я заключил семь благих воспоминаний, и они усмирили гнев реки, очистили её. В тринадцать чёрных камней я поместил тринадцать горестных воспоминаний, и они сковали реку. Эти двадцать бусин я обратил в двадцать мостов. Чёрные сдерживают силу; если высвободить её, то никакой враг не устоит передо мной, и одно половодье омоет город так, что ни единой тени не останется. Но река выйдет из берегов, и люди пострадают.

Тина вспомнила объявления в газетах и сглотнула.

– А… белые камни?

– О, тут гораздо интереснее, – сощурился Кёнвальд недобро. – Они позволяют мне оставаться собой. Пока хоть один белый камень остаётся чистым, благим – я не растворюсь в реке и останусь собой. С полвека назад кто-то пытался уже меня одолеть, и три белых моста тогда были разрушены. Но он просчитался: разрушить-то мало. Камни сохранили чистоту. А теперь…

Он отвернулся.

Лис в зарослях, точно почуяв перемену настроения, шмыгнул куда-то в темноту. Сова застыла на ветке изваянием; мерцание светлячков угасло.

«Да он напуган», – поняла вдруг Тина.

– В том фонтане был фрагмент камня?

– Кувшин, – кивнул Кёнвальд нехотя. – Мне показалось забавным, что камень использовали для реставрации скульптуры. А теперь я жалею, что не отследил тогда, куда растащили обломки остальных белых мостов. Если тени разыщут их раньше меня, ничего хорошего ждать не придётся. Впрочем, – он оскалился, – пусть ещё доберутся до тех мостов, которые пока целы. Они прямо над рекой. А если тень приблизится к берегу – она окажется в моей власти.

Прозвучало это по-настоящему угрожающе. У Тины от сердца отлегло. А потом она вспомнила автомобильную катастрофу, в которую попали жена и дочь Гримгроува, и загадочного фейри-колдуна, вполне способного укрыть своих слуг от бдительного ока Кёнвальда – даже в пекарне Кирков, построенной прямо у реки…

– А ты сможешь вовремя заметить крыс, если они воспользуются человеческой помощью? – спросила она деликатно, чувствуя себя той ещё злодейкой: древний колдун, понимаете ли, только обрёл душевное равновесие, а кое-кто, не будем тыкать пальцем, его опять расшатывает. – На семью того патологоанатома, который проводил вскрытие Доу, уже напали. Очень по-человечески: тормоза в машине испортили. Камни может осквернить только тень?

Удар он выдержал стойко: и бровью не повёл, продолжая излучать уверенность и опасность.

– Нет.

Это было очень веское «нет». Всякая более-менее разумная тень, услышав такое, свалила бы из города на первом же такси.

«Не меня надо впечатлять, чудо, – подумала Тина, прикусывая губу. – Я уже и так влипла по уши».

– А фейри-колдун?

– Пусть только покажется – посмотрим, кто сильнее в прямом противостоянии, – ответил Кёнвальд. И добавил ворчливо, отводя взгляд: – Довольно меня поучать, Тина Мэйнард. И это, и многое другое мне уже говорили – и не раз. К тому же я не одинокий боец. У меня есть… скажем так, помощницы. Надсмотрщицы, подружки и защитницы, точнее.

Тина почувствовала, что брови у неё сами вверх ползут.

– Подружки?

Он моргнул непонимающе – а потом рассмеялся, бархатно и щекочуще.

– О, какая сладкая ревность. Забавно, что именно это слово ты услышала – из четырёх произнесённых. Как-нибудь я вас познакомлю. Уиллоу должна была бы стать их генералом, но гонору у девчонки… – Он поморщился. Затем рукой махнул: – Она повзрослеет и придёт ко мне снова, нужно лишь дать ей время. А что до тех помощниц… Не моя вина, что топиться во все века приходили в основном молодые несчастные женщины – и они же всегда искали защиты у реки. Хотя если взглянуть на это иначе, то вечность гораздо приятнее коротать в компании прекрасных дев, пусть и несколько печальных, нежели унылых и бесхребетных мужчин, бросающихся в омут вместо того, чтоб бороться. Или вовсе пьяниц… Что?

Тина быстро опустила глаза, пойманная на горячем, и машинально прижала холодные ладони к щекам, чтоб унять румянец. Только что она осознала, что написано у Кёнвальда на футболке: «Лучший любовник». Такое барахло ворохами продавалось летом: нещадно линяющее, безразмерное, в заклёпках или резаное, с идиотскими слоганами поперёк груди. Обычно смотрелось подобное по-дурацки.

Но не сейчас.

Потому что надета эта вопиющая пошлость была на Кённу – гибкого, бледного, ошеломляюще красивого и с совершенно потусторонним взглядом. Потому что ремень на джинсах был слишком тяжёлым и массивным; потому что задралась дурацкая футболка бесстыдно; потому что вокруг опять мерцали светлячки и лунный свет просеивался через частое сито вишнёвых ветвей…

– Не скучно тебе там, в реке? – наобум спросила Тина, машинально облизав пересохшие губы.

Просто чтоб не молчать; молчать было невыносимо, в голову лезли глупости, а предательские руки тянулись к тому, кого инстинкты не советовали трогать.

…если Кённа и брился, то очень-очень чисто. Кончики пальцев ощущали только гладкость; кожа его была слегка влажноватой, как после купания.

«Может, из-за росы?»

– Когда как. До войны здесь всегда было шумно и весело, а теперь Лоундейл вполне оправдывает своё…

Тина всё-таки не выдержала: она заткнула его самым примитивным способом, потому что ну нельзя так провоцировать целый вечер – и оставаться безнаказанным. Кёнвальд целующий от Кёнвальда, застигнутого врасплох поцелуем, отличался разительно. Он сперва замер, словно не веря, потом инстинктивно прогнулся, позволяя себя повалить и обнять, потом спохватился, что он вообще-то сам соблазнитель и мужчина ого-го, а потом…

…потом всё понял неправильно.

Он мягко оттолкнул её, упираясь в плечи. Выражение лица у него было страдальческое.

– Это ведь из-за моих рассказов? – спросил Кённа тихо-тихо. И, не дожидаясь ответа, отчеканил: – Не надо меня жалеть.

И исчез.

Лишившись опоры, Тина повалилась на землю; лицо горело.

– Да-а, – длинно выдохнула она. Закрыла глаза руками, растёрла щёки – не помогло. – Дебил. Идиот трепетный. Да чтобы я ещё хоть раз…

В горле заклокотало – от злости даже голос отказал. Тина повалялась под вишней с полминуты, поняла, что легче не становится, – и поднялась рывком. Ворвалась в дом, распугивая дремлющих