Судьба бастарда - Евгений Владимирович Панов
Несколько раз их атаки заканчивались яростными рукопашными схватками в окопах. В этом аду люди сражались штыками, ножами, прикладами и голыми руками. Земля под ногами превращалась в месиво из грязи и крови. Мы отбрасывали их назад, но снова и снова они шли, будто неутомимые зомби.
Перед нашей линией обороны земля постепенно покрылась телами врагов, лошадей, обломками оружия. Воздух был насыщен пороховым дымом и запахом смерти. Иногда казалось, что сама земля протестует против этого безумия.
Но мы тоже теряли людей. Друзей, товарищей, тех, с кем делили хлеб, с кем строили позиции, с кем смеялись над солдатскими шутками. Я читал донесения о погибших, слушал доклады и каждый раз сердце сжималось. Но не было времени для слёз – нас ещё не сломили, и пока мы стоим, город остаётся за нами.
Я ежедневно писал рапорты в штаб. В каждом указывал одно: нам нужны подкрепления. Но ответ был один: «Держитесь». И мы держались. Каждый солдат здесь знал: если мы не устоим, то враг прорвётся к Арцбургу.
Наконец однажды, после очередного изнурительного дня, наступило затишье. Мы ждали следующей атаки, но её не было. Тишина казалась чужой, непривычной. Казалось, даже ветер боялся нарушить этот обманчивый покой.
В блиндаже собрался командный состав. Андрей, вытирая пот с лица, поднял взгляд:
– Не верю, что они сдались. Может, ждут подкреплений или подтягивают артиллерию?
– Может, и так, – кивнул Алан, устало откинувшись на ящик с патронами. – Но затишье нам на руку. Хоть немного отдохнуть сможем и перегруппироваться.
– Они не остановятся, – я глухо произнёс, разглядывая карту, усеянную метками. – Это только передышка. Если у них есть хоть немного ресурсов, они снова ударят.
В окопах солдаты тоже нервно переговаривались. Кто-то чистил оружие, кто-то курил, глядя на затянутое гарью небо. Все понимали: впереди ещё будет бой, возможно, самый тяжёлый из всех. Но никто не жаловался, никто не отступил бы. Мы сделали всё, чтобы подготовиться к следующему штурму, зная, что для многих из нас он станет последним.
Три дня мы использовали для передышки, словно глоток воды в пустыне. Солдаты латали окопы, восстанавливали укрепления, ремонтировали оружие и просто приходили в себя. Артиллерийские обстрелы со стороны противника, хоть и продолжались, уже не вызывали прежнего страха. Мы научились распознавать их по звуку: где-то близко, но не к нам. Научились пригибаться рефлекторно, даже не прерывая разговора.
Но утром четвёртого дня мир вокруг изменился. Тишина накрыла наши позиции так внезапно, что стало не по себе. Это была не та тишина, что радует после шума, а тревожная, гнетущая, будто природа сама замерла в ожидании чего-то страшного. Даже птицы перестали петь.
С переднего края пришло сообщение: у калдарийцев заметно какое-то движение. Наблюдатель добавил, что это странное движение, не похожее на обычную переброску войск.
– Я сам посмотрю, – решил я, направляясь на наблюдательный пункт на передовой.
Я прошёл вдоль траншей, кивая бойцам, бросая короткие слова поддержки. Они, как всегда, едва заметно улыбались в ответ. Здесь все давно понимали: слова – это просто звук, а поддержка выражается иначе – в том, что командир рядом, делит с тобой этот окоп, эту грязь и этот страх.
Когда я дошёл до самой передовой траншеи, меня встретил Андрей. Он выглядел встревоженным.
– Что-то мне не нравится эта тишина, – проговорил он, поправляя бинокль на шее. – Такое ощущение, что они что-то задумали.
– Посмотрим, – отозвался я, вглядываясь через окуляры бинокля в калдарийские позиции.
И тут я услышал этот звук. Он пришёл издалека, глухой, ритмичный, словно кто-то огромный и стальной шагал по земле. Сначала я не понял, что это. Это было что-то до боли знакомое, но что именно я сразу вспомнить не смог. Только когда звук повторился, я узнал его, и предательский холодок страха пробежал по спине. Это был лязг гусениц.
– Твою же… – пробормотал я.
Я вскинул бинокль и стал всматриваться в дымку, оставшуюся после артобстрела. Сначала ничего не было видно, только ровная линия горизонта, покрытая редкими деревьями и воронками от снарядов. Но потом я разглядел их – десяток стальных коробок, медленно и неотвратимо выползающих из этой самой дымки в нашу сторону.
Они не были похожи на привычного мне вида танки. Скорее, это были здоровенные стальные сараи, что-то вроде первых немецких танков, только размером раза в два побольше. Такие же угловатые, обвешанные клёпаной бронёй, с торчащим спереди стволом малокалиберной пушки и двумя «Гатлингами» в спонсонах по бокам. За каждым из этих сараев на гусеничном ходу тянулся густой шлейф дыма, а из-под днища периодически вырывалось облако сбрасываемого пара. Этакий стимпанковский вариант танка. Скорость их передвижения тоже не впечатляла. Пожалуй, даже помедленнее пешехода будут, особенно по изрытому снарядами полю. Но всё же они хоть медленно, но приближались. Бойцы в окопах начали нервно переглядываться.
– Это ещё что за хрень? – вырвалось у Андрея.
– Похоже, у калдарийцев нашёлся инженер с фантазией, – произнёс я. – Если мы эти стальные коробки не остановим, то вся оборона рухнет.
Солдаты в окопах начали заметно нервничать. Кто-то хватался за винтовку, кто-то поправлял ремень, а кто-то просто смотрел на приближающихся монстров не отрываясь. В воздухе повисло напряжение, и это не то настроение, с которым мы должны были встречать врага.
Я прищурился, стараясь сохранить спокойствие. Проглотил ком в горле и шагнул вперёд, становясь так, чтобы меня могли видеть те, кто уже готовился к худшему. Постарался сделать голос спокойным, даже немного насмешливым.
– Ну-ка, парни, – сказал я, нарочито громко, чтобы меня могли услышать как можно больше бойцов. – Глядите, калдарийцы сами себя упаковали в гробы. Осталось только прикопать их как следует.
В траншеях раздался сначала один, а потом несколько смешков. Нервных, но настоящих. Кто-то прокашлялся, кто-то кивнул, разминая плечи, а кто-то поправил шлем, будто он внезапно стал тесным.
Солдаты оживились. Один из них, худой парень с торчащими ушами, выглянул из окопа и покачал головой:
– Вы гляньте, как они ползут. Да они пока доберутся до нас, мы и пообедать и выспаться успеем.
– А тебе бы только пожрать и поспать, – раздалось откуда-то сбоку. – Сам тощий, а харчей влазит как в троих.
– Да он и спит за троих, – под дружный хохот добавил ещё кто-то. – Его и калдарийцы из своих пушек разбудить не могут.
Эта небольшая волна шуток и улыбок прокатилась по траншеям, словно свежий ветер. Напряжение стало спадать, и я видел, что бойцы начали смотреть на эти машины уже не как на нечто неуязвимое, а
