Судьба бастарда - Евгений Владимирович Панов
Когда враг был уже достаточно близко, я поднял руку.
– Приготовиться! – скомандовал я, и кавалеристы послушно расступились, уводя лошадей за тачанки.
В этот момент командиры калдарийцев, кажется, поняли, что попали в ловушку, но было поздно.
– Огонь! – мой голос перекрыл грохот копыт.
Шесть картечниц ожили одновременно, извергая свинцовый шквал. Казалось, что сама земля заговорила огнём. Первые ряды вражеской кавалерии были сметены в мгновение ока, люди и лошади падали, будто их косило невидимое лезвие. Остальные всадники, не понимая, что произошло, продолжали напирать, пока следующие залпы не проредили их ряды до жалких ошмётков.
Когда от их полков осталась лишь кучка ошарашенных и испуганных людей, я отдал последнюю команду:
– В атаку!
Наша кавалерия, обнажив клинки, бросилась вперёд, завершив разгром. Остатки врагов были уничтожены за считаные минуты. Поле боя, некогда полное жизни и движения, превратилось в кладбище всадников и их лошадей.
– Ну что, командир, – сказал Алан, подходя ко мне и вытирая со лба грязь, – дьявол ты или нет, но если ты нас такими темпами будешь из переделок вытаскивать, я даже к чёрту в ад за тобой пойду.
Я лишь кивнул и взглянул на своих людей. Они радостно возились с трофеями, шутили и смеялись, словно только что не смотрели смерти в лицо. И я знал, что эти бойцы смогут выстоять в любом бою.
Командир подошедшего пехотного полка остановился, ошеломлённо осматривая поле, усыпанное телами людей и лошадей, и с изумлением глядя на гору трофейного оружия и снаряжения.
– Это… это что за дьявольщина? – выдохнул он, глядя на наши тачанки и довольных бойцов.
Я повернулся к нему, смахнув пыль с мундира:
– Это война, господин майор. И мы сегодня наглядно показали, что врага можно бить и малыми силами, если подойти к делу с умом и не держаться за старые методички о ведении боевых действий, а развиваться и применять новую тактику и новую технику.
Тот бой стал для нас переломным моментом. За блестяще проведённую операцию нас всех наградили медалями. Я, как командир, удостоился особой благодарности от командования, но в душе понимал, что заслуга принадлежала всем – от пулемётчиков до кавалеристов, которые сделали невозможное.
Однако победный блеск быстро потускнел. Война не давала передышки. Следом за наградами пришли приказы об отступлении. Мы двигались бесконечными маршами, каждый день обороняя новые рубежи – у деревень, речушек, мостов и холмов.
Наше подразделение постепенно превратилось в легенду. Весть о том, как мы горсткой бойцов за несколько минут сокрушили два вражеских кавалерийских полка, распространилась по фронту быстрее, чем дуновение ветра. Солдаты говорили: «Там, где они, враг лбом о землю разобьётся, но не пройдёт!»
За наши заслуги Указом императора нам было даровано право носить чёрный шеврон с изображением черепа и перекрещенных костей. Этот символ стал не просто знаком доблести, но и устрашающим предупреждением для врага. Калдарийцы, как передавала разведка, начали называть нас «Чёрными косцами». Следом за врагами это название вошло в обиход и среди наших солдат.
Но, пожалуй, самым важным достижением стал новый статус наших картечниц. Они, наконец, получили официальное признание. Император лично распорядился наладить их массовое производство сразу на нескольких фабриках. Теперь это оружие называли не иначе как пулемёты – название, которое прочно прижилось благодаря мне и нашим бойцам.
Наше подразделение росло. Новобранцы и ветераны стекались к нам, и к концу года мы превратились в полноценный батальон. Мне присвоили звание капитана, и я принял на себя командование. Андрей, став поручиком, стал моим заместителем. Его здравый смысл и твёрдая рука были незаменимы.
Саймон тоже дорос до поручика. Он возглавил пулемётную роту, сделав её эталоном дисциплины и мастерства. Его шутки всё так же звучали на маршах и в окопах, но теперь за ними стоял железный авторитет.
Наш батальон стал символом стойкости и инноваций. Мы не просто сражались – мы изменили лицо этой войны, доказав, что умение и разум могут затмить численное превосходство врага. И хотя война продолжалась, мы знали: наш след в её истории уже не изгладить.
До генералов наконец начало доходить: вести войну по старинке больше невозможно. Старые методы, основанные на храбрости и атаках сомкнутыми строями с примкнутыми штыками и винтовками наперевес, годились лишь для того, чтобы проиграть эту войну.
Тем более что в армиях не осталось генералов старой школы. Тех, кто разочаровал монарха и впал в немилость, лишили званий, должностей, а иногда и голов. Другие, кому повезло чуть больше, пали на поле боя, оставшись в памяти как герои. Их место заняли молодые и амбициозные офицеры, которые были готовы учиться и применять новые методики.
Теперь командование начало осознавать важность инженерного оборудования позиций. Задача укрепления рубежей превратилась в неотъемлемую часть боевых действий. Солдаты обучались увлекательной науке рытья траншей – «отсюда и до заката» и «от меня и до следующего дуба». Это, конечно, не приносило радости, но каждый понимал: чем глубже ты закопаешься, тем больше у тебя шансов выжить.
Эти меры начали приносить плоды. Наступление калдарийцев заметно притормозилось. Их кавалерия больше не могла так легко прорываться через наши линии обороны. Каждый их штурм превращался в изнурительное столкновение, где победа уже не давалась так просто.
Но полностью остановить врага мы всё равно не могли. Их силы были слишком велики. Калдарийцы объединили против империи почти весь известный мир, собрав огромную коалицию государств.
Империя, по сути, воевала одна. Каждая победа давалась с невероятным трудом, а каждая утрата ощущалась особенно остро. Но даже в этих тяжёлых условиях мы держались, веря, что каждая удержанная траншея и каждая новинка в тактике дают шанс на выживание и, возможно, на перелом этой жестокой войны.
Я едва успел сделать глоток обжигающе горячего чая, когда дверь землянки распахнулась, и в проеме появился Андрей. Его лицо было серьёзным, что само по себе насторожило.
– Командир, – начал он, глядя мне прямо в глаза, – прибыл посыльный. Тебя срочно вызывают в штаб дивизии.
Я поставил кружку на стол и кивнул, чувствуя, как сердце сжалось от тревожного предчувствия. В штаб просто так не вызывают.
– Ясно, – ответил я, поднимаясь. – Распорядись, чтобы приготовили лошадь, я сейчас выйду.
Через полчаса я уже стоял в пахнущей табаком и бумагой комнате штаба. Командир дивизии встретил меня молча, лишь указал на стул перед своим столом. Его лицо было мрачнее грозовой тучи.
– Что случилось, господин генерал? – спросил я, не выдержав его напряжённой паузы.
Он глубоко вдохнул и заговорил:
– Во время торжественного
