Истина лисицы - Юлия Июльская
Шиби-дзи подходил ему гораздо лучше. Там он встречался с богиней наедине. Лишь изредка кто-то из стариков присоединялся. Но их духовный наставник, их дайси не одобрял эти перебежки: зачем другие храмы, если есть Дзюби-дзи? Почему бы не молиться там же, где живёшь, там же, где проходишь обучение?
Осё Шиби-дзи, проходя мимо Ёширо, поклонился, приветствуя гостя. Ёширо поклонился в ответ, потом спохватился:
– Погодите, уже? Вы идёте бить в бонсё?
– Всё так, – ухмыльнулся парень. – Опять припозднились?
– Да, да, простите, – Ёширо спешно поклонился и припустил прочь. Опять опаздывает! Вечно с ним так…
Обратившись лисом и схватив одежду в пасть, он быстро добежал до площади, завернул на Десятую улицу и стремглав бросился в её конец – туда, где высились очередные ворота-тории, за которыми начинались владения родного монастыря. Он успел сделать ещё несколько прыжков и уже бежал мимо сада камней, как воздух сотрясся от раската большого колокола, который ознаменовал смену стражи.
Всё-таки опоздал…
– И опять он нарушил правила, – голос дайси раздался за спиной. Как у него только выходит всё время появляться сзади? – Обратись. Не позорь святую землю лисьим обликом.
Ёширо послушно сменил облик и быстро надел на себя кэсу. Часть ткани немного намокла из-за слюны, и тёмное пятно, конечно же, оказалось именно спереди, чтобы опозорить его ещё больше.
Взгляд пожилого дайси уже пробежался по одежде. Он покачал головой – и на Ёширо обрушилось небо. Во всяком случае ему так показалось. Конечно, никто его не бил, но сила дайси заключалась в том, что он мог исцелять и разрушать чужую ки. И хотя Инари приветствует лишь созидание, ничего не стоит с такой силой заставить другого ощутить на себе всю тяжесть стыда за собственных учеников, которые оставляют отпечаток позора на Дзюби-дзи.
И это за пятно! Не могло оно оказаться хотя бы сзади? Увы, принадлежность к соге[10] не оставляет никаких секретов. Что бы ни случалось с Ёширо за все его два столетия жизни, каждый промах неизменно вылезал наружу, как кицунэ из нор во время роста.
– В зубах таскаешь одежду, словно не наделила тебя богиня руками. Бегаешь на лапах, словно не даны тебе ноги. Лисом являешься в монастырь, словно не даруем мы благодарность госпоже за свой разум и силу говорить.
Ёширо рухнул на колени перед наставником и, смиренно припав к земле, выслушивал всё, что тот обрушивал на его голову. Дайси был прав. Духовный учитель всегда прав. Храм – место человеческой ки кицунэ. Животному началу здесь не место. И пусть кицунэ созданы по обличию и двуличию Инари – она даровала им свободу мысли, даровала им возможность осознать себя в этом мире, даровала жизнь, какой не бывает у зверей. Потому храмы – место разума и силы, место духовного начала, место ки, что создана их богиней по подобию Творца.
– Прошу простить, дайси, – Ёширо не смел поднять ни головы, ни взгляда.
– Что твои просьбы, когда это уже третий раз за последний месяц, – отмахнулся наставник. – Вставай и ступай в кондо[11].
Ёши поднялся от земли и уточнил:
– Разве сегодня не время кико?
– Как можешь ты работать с ки, когда всё ещё не познал свою суть в мире Инари? Нет, сёкэ, сегодня ты посвятишь эти стражи себе и смирению. Сегодня ты проведёшь эти стражи в медитации, дабы познать дисциплину плоти, что страдает от смятенного ума. Двухвостый лис, осознай, сколь мало ты ещё живёшь в мире, сколь мало ты ещё предан своей богине.
Это было несправедливо. Ёширо считал себя едва ли не самым преданным из всех, кого знал. И в этом монастыре, и во всём городе. Кто ещё проводит столько часов в молитвах? Пусть и в другом храме…
– Ступай в кондо и медитируй до боя бонсё, знаменующего приход лисы.
– Это же глубокая ночь!
– Верно.
– Но когда лису сменит лошадь, придёт пора молитвы!
– Целая стража для сна – великая щедрость! А теперь ступай. Меня заждались.
И дайси пошёл прочь. Ёширо готов был поклясться, что слышал, как он тихо посмеивается над ним, удаляясь.
Но нарушить приказ он бы ни за что не осмелился. Если духовный учитель сказал, что ему нужно медитировать, значит, беспокойный ум Ёширо действительно того требует. Поэтому он послушно засеменил к кондо. Впереди ждали четыре стражи медитаций. Был бы у него один хвост, он ещё подумал бы над тем, чтобы под видом медитации поспать. Но Ёширо слишком много десятилетий провёл в этом монастыре, чтобы понять: не дайси это нужно – ему. Чем больше страж он отдаёт познанию себя, мира и духовности – тем шире раскрывается его ками, тем сильнее становится его ки, тем лучше он чувствует и себя, и всё вокруг.
Войдя в большой кондо, он прошёл прямо в середину – к чему скромность, когда ты один на весь огромный павильон? – и сел, уложив каждую стопу на противоположное бедро. Глаза сами тут же закрылись.
Левая рука легла ладонью вверх внизу живота.
Инари в основе сущего.
Правая – над ней.
Хо в основе жизни.
Большие пальцы соприкоснулись.
Согя в основе веры.
И он тут же почувствовал единение с этим местом, с каждым из сёкэ и осё, с дайси и с богиней. Знак сампо, триединства, всегда давал ему это чувство защищённости, причастности, покоя, открывал новые грани собственной духовности и силы – грани всех сопричастных, всех кицунэ и всего Шику.
Мысли унеслись прочь – и он остался наедине с этим чувством всего и ничего, наполненности и пустоты, силы и слабости.
Вдох тянулся за выдохом, выдох за вдохом. Никаких осознаний здесь быть не могло. Кондо – место для чувств. И он чувствовал. Любовь. Веру. Принятие. Жизнь. Само сущее. Всё, что наполняет мир. Всё, что
