Третий Лад - Родион Создателев
— А у тебя, сотник Силантьев, множество серебра что ли завелось? — захрипел вожак.
— Лишнего нету, — сразу как-то поник сотник-колючка.
Занятная картинка обозначилась: жемчуг на пристяжных воротах остался у двух сотников: Силантьев и Рубцов. Сестра Селиверста Рубцова — богатея купчины жинка. Он и сам втихую приторговывал через свояка (приказного подьячего). А у Андрона Силантьева сродственничков: кум, сват, да с кордона литовского — шурин-хват. Однако тоже — с камнями.
— Не забывайте... товарищи мои боевые, — продолжил речь вожак Колодин, — князья с гостинцем придут. Я не ведаю, как у Силантьева... а у меня после татарских фортелей ветер в мошне гуляет. Троих сыновей имею... и две девы на выданье. Я воин честной, за наше Отечество кровь лил. Ляхам не кланялся и татарву рубил пачками.
— Татарва и мстит нам... — невесело усмехнулся Рубцов. — Да у нас одинаковая история, Никифор Кузьмич, о чём разговор...
— О рублях кончили стрелять языками, давайте снова об Отчизне побала́каем, — горячился Колодин. — Отойдём в сторонку: бесерменская свора на Трон залезет. Вор подлый — маномахову шапку примерит. Дело то, ась? Либо воронёнок Никита с отцом одолеют их. И тогда Опричнина задерёт свои головы.
Вожак три раза постучал пальцем по записке.
— Припоминаете, что боярин Лихой сказывал?
— Кончаем разговор, Никифор Кузьмич, — отрезал Рубцов. — Зови в гости князей.
Стрелецкие глотки расшумелись в согласии.
— Цыцьте, товарищи-сотники, — захрипел Колодин. — Не гомоните лишнего — чужие ухи нам ни к чему.
— Подрежем их коли стребуется, Никифор Кузьмич, атаман ты наш разлюбезный, — схохмил смолянобородый сотник, земеля Лихого.
— Завтренько с утреца раннего накалякаю цидулку и Федьку зашлю до князей, — молвил Колодин. — Расходимся, покойной всем ночки.
Сотники потянулись к тростям с заострёнными наконечниками и с бахромой багряной расцветки. Стволы овивались золотисто-червлёной материей, в тон летним кафтанам служилых людей.
Часть 3. Глава 9. Цидулка лукавая
В подклётной палате суетился прежирным телом Фёдор Иванович Калганов. Он тщетно пытался вытянуть с палисандровой поверхности стола турецкий ятаган. Умаявшись и сдавшись, хозяин фукнул и присел на резной стул, утерев пот рукавом летнего кафтана. Не выходит ни пса вытянуть кинжальчик со стола. Вот так и медведь сыщет в глухом лесу плотно закупоренный бочонок мёда. Крутит и вертит его в руках, грызёт зубами дерево; воет от боли, наткнувшись клыками на железный обруч, перетянувший бочонок посередине; а медок достать не может зверюга, почему-то считающийся всемогучим зверем. Фёдор Иванович жирным телом расплылся на резном стуле, прикрыл глаза, впадая в дремоту; и стал сейчас напоминать огромного пышного борова, зарюхавшегося по самые ухи, в глубокую и уютную вонючую лужу, полную грязной воды, так приятно обволакивающей перёнковую шёрстку. Благода-а-а-ать, аж хрюкнуть желается от блаженства...
В палату спустился младший брат Еремей, он держал в руке бумагу, согнутую пополам.
— Фёдор Иванович, тебе письмо от Лихого боярина. Самсон сейчас молвил: вчерась его холоп прискакал и вручил послание. Смерд Лихого наказывал, мол: отдать лично в руки хозяину.
Боров очнулся от пресладостной дрёмы, восстал из грязной лужи...
— Ерёмка, слышь чегось. Ну-ка спробуй вытянуть со стола меч этот окаянный.
Младший брат передал пергамент в руку Калганова-старшего.
— Это не меч. Сие — турецкий кинжал, етаган.
— Бесерменская тыкалка, — негодовал Фёдор Иванович.
— У-у-ю-ю-ю, уф...
Еремей Калганов раздулся лицом, как перезревшая редька: жилы так напряглись, что вскоре должны были лопнуть. Сорочинское пшенцо, что на за́утрок с уютом забилось в живот младшего братца, готовилось свершить вылазку из нутра наружу. Еремей стал лукавить: он расслабил десницу и только делал вид, что пытается вытянуть ятаган...
— От какого ещё лихого боярина письмецо? От Ивана Ташкова что ль? — покрутил пергаментом Фёдор Иванович. — Он — окольничий, а не боярин. Боярское звание дадим ему, как Престол возьмём. Ташков Иван — наш человечек, преданный пёс.
— От Лихого Якова Даниловича это послание.
Фёдор Калганов подумал, что он ослышался. Худородный пень ему цидулку накалякал?
— От кого послание? Громче скажи!
— Лихой Яков Данилович, боярин.
— От кравчего? — удивился грядущий Государь. — Чего ему надо? Брось этот ножик, пёс с ним. На-ка, прочти.
Еремей с удовольствием оторвался от проклятого ятагана, забрал обратно письмо и стал разворачивать пергамент. Жилы десницы успели надорваться и ныли от боли.
— Небось... спешит выказать почтение свому Государю грядущему, выскочка худородный, — тешился Фёдор Калганов.
— “Достопочтенные братья Калгановы! — начал читать послание Еремей. — Спешу донести, что ваша схватка рискует кончиться...”
Калганов-младший прервал чтение и откашлялся.
— “Схватка... рискует кончиться... крахом для всей вашей фамилии. Извольте принять мою личность... немедля ни сколько, без отложения времени”. Подпись: “Лихой Яков Данилович, царёв кравчий”.
— Какая дерзкая рожа, одна-ако! — пробасил Калганов-старший.
— Кравчий знает чего-то, — потыкал пальцем в пергамент Еремей. — Намёк... про нашу борьбу с Милосельскими.
— Чего он знать может? — скривился в презрении глава Торгового приказа, но тут же осёкся, — а мож... и ведает он чего.
— Я зашлю гайдука до Матвея, дело? — вопросил младший братец.
— Крахом кончиться, хм-м, — озадачился Фёдор Калганов. — Шли гонца до Матвейки, дело!
Еремей утвердил бумагу на палисандровую поверхность стола, по соседству с турецким кинжалом, и вышел из подклётной палаты.
Матвей Калганов приехал довольно скоро, его братья едва успели отобедать. Все трое спустились в подклётную палату. Фёдор Иванович прихватил за компанию кружку взвара из молодого крыжовника. Глава Посольского приказа уселся на стул и принялся читать послание боярина Лихого. Братья сели напротив. Фёдор Калганов наполовину прикончил крыжовенный взвар и громко отрыгнул, напившись. Матвей Иванович с утра принимал посланника Шведской Короны: церемониал, латинская речь, битвы умов, дела европские... Глава Посольского приказа сморщил нос, учуяв крыжовенный дух, и принялся заново читать цидулку...
— Экось завернул кравчий: принять его личность... без отложения времени, — покрутил бумагой Матвей Калганов.
— Цену набивает, пенёк худородный, — покачал головой грядущий Государь всея Руси и нынешний глава Торгового приказа.
— А то мы шибко благородные по фамилии. Прадед наш Магомету молился, — уставился на турецкий ятаган средний брат. — Отец Иван при прошлом Царе возвысился. Вот и зашли в люди... без го́ду седмица.
—
