Повесть о кольце - Джон Рональд Руэл Толкин
Итилиен — сад Гондора, ныне заброшенный — еще сохранял свою небрежную прелесть беспечной дриады.
Эта долина была открыта с юга и запада, со стороны теплых низовий Андуина; с востока ее защищал, не затеняя своими горами, хребет Эфель Дуат, с севера — нагорья Эмин Мюиля, так что сюда свободно попадали лишь теплые, влажные ветры с далекого Моря. Много больших деревьев росло здесь, и многие уже свалились от старости, среди зеленого буйства своих бесчисленных потомков; здесь были тамариск и душистый кипарис, оливковые и лавровые деревья, и можжевельник, и мирты, и тимьян, и разноцветный шалфей, и майоран, и многие другие травы, прекрасные и душистые, но неизвестные Сэму. Среди камней распускались звездочки камнеломки и очитка. Примулы и анемоны пестрели в зарослях орешника, асфодели и ландыши покачивали своими полурасцветшими головками; густая, сочная трава зеленела вокруг прудков, в которых чистые, прохладные ручьи задерживались в своем беге к Андуину.
Путники свернули с дороги и стали спускаться по склону, в аромате, поднимавшемся вокруг от примятой ими травы. Голлум кашлял и отплевывался, но Хоббиты дышали полной грудью, и вот уже Сэм засмеялся — просто от радости, а не в ответ на шутку. Они следовали по течению быстрого, светлого ручейка; он привел их к небольшому прозрачному озеру в неглубокой лощине; когда — то озеро было облицовано по берегам каменной кладкой, но кладка рассыпалась и почти скрывалась под покровом мха и вьющихся диких роз.
Вокруг озера, словно охраняя его, стояли высокие ирисы, на темной, трепещущей поверхности плавали круглые листья кувшинок; оно было глубоким и свежим и с неумолчным журчаньем переливалось через каменный борт у нижнего края.
Хоббиты вдоволь напились из ручейка и всласть выкупались в озере.
Потом они стали искать место, чтобы отдохнуть и спрятаться: как бы ни была прекрасна эта страна, они находились теперь на вражеской территории. Они лишь немного отошли от дороги, а уже видели шрамы старых битв и свежие раны, нанесенные Орками или другими гнусными слугами Врага: то неприкрытую кучу грязи и отбросов, то бесцельно срубленные, умирающие деревья со злыми рунами, грубо вырезанными у них на коре.
Сэм спускался уже по ручейку ниже озера, обнюхивая и ощупывая незнакомые травы и деревья; он и забыл о Мордоре, как вдруг получил недвусмысленное напоминание о нем. Он наткнулся на выжженный в траве круг — след костра, посреди которого возвышалась груда обгорелых, разбитых костей и черепов. Вереск, шиповник и ломонас, разрастаясь, уже начали накидывать свой зеленый покров на следы ужасного пиршества, но оно было еще недавним. Сэм поспешил вернуться к своим спутникам, но не сказал им ничего: пусть лучше кости покоятся в мире, не потревоженные и не оскверненные Голлумом.
— Давайте найдем место, где залечь, — сказал он. — По-моему, лучше будет подняться немного выше.
6.
Повыше озера они нашли толстый, бурый слой прошлогоднего папоротника; за ним круто поднимался склон, густо заросший темнолиственными лаврами и увенчанный группой старых кедров. Здесь они решили укрыться и провести день, обещавший быть ясным и теплым. В такой день приятно было бы идти по холмам и рощам Итилиена; но если Орки не любят солнечного света, то здесь было очень много мест, где они могли бы прятаться в засаде. Кроме того, у Саурона было много других рабов и слуг. И, во всяком случае, Голлум не захочет идти под Желтым Ликом: как только солнце взойдет над темными зубцами Эфель Дуата, он спрячется, не в силах вынести дневной свет и тепло.
Сэм не оставлял мыслей о еде. Теперь, когда страх перед неприступными Вратами Мордора остался позади, он всерьез задумался о том, чем они будут питаться по окончании своей Миссии; и ему хотелось приберечь лепешки Эльфов на предстоящие худшие дни. Прошло уже больше недели с тех пор, как он рассчитал, что этих лепешек им хватит едва недели на три.
"Хорошо, если за это время мы сумеем добраться до Огня, — подумал он.
— Может быть, они понадобятся нам на обратный путь. Может быть".
Кроме того, после длительного перехода, после питья и купанья, он чувствовал себя еше голоднее обычного. Он быстро обернулся к Голлуму, который уже начал, по своей привычке, уползать на четвереньках в папоротник, чтобы исчезнуть по своим делам.
— Эй, Голлум! — окликнул его Сэм. — Куда ты? На охоту? Знаешь ли, тебе наша пища не нравится, да я и сам бы не отказался от перемены. Ты всегда твердишь теперь, что помогаешь. Можешь ли ты найти что-нибудь для двоих голодных Хоббитов?
— Да, может быть, — неохотно ответил Голлум. — Смеагол всегда помогает, если его попросят, — если попросят ласково.
— Правильно, — сказал Сэм. — Вот я и прошу тебя. А если тебе кажется, что недостаточно ласково, то извини — иначе я не умею.
7.
Голлум исчез. Фродо, съев несколько кусочков лембас, зарылся в папоротниковое ложе и уснул. Сэм глядел на него. Утренний свет только начал пробираться под сень деревьев, но Сэм ясно видел лицо и руки своего друга.
Ему вспомнилось, как спал Фродо в жилище Эльронда, когда его принесли туда смертельно раненным. Сидя над ним тогда, Сэм замечал порою, что он начинает слегка светиться изнутри. Сейчас это свечение стало заметнее. Лицо у Фродо было спокойное, без всяких признаков страха или тревоги; и оно казалось лишенным возраста, почти как лицо Эльронда.
Сэм долго смотрел на него, потом покачал головой и прошептал: — Я люблю его. Светится он или нет, мне все равно, я его люблю.
Голлум вернулся; тихонько подкравшись, он заглянул Сэму через плечо, но увидев спящего Фродо, зажмурился и бесшумно отполз прочь. Когда Сэм через минуту нашел его, он жевал что-то, бормоча про себя, а на земле рядом с ним лежала пара убитых кроликов, на которых он уже начал посматривать жадными глазами.
— Смеагол всегда поможет, — сказал он. — Он принес кроликов, славных кроликов. Но хозяин спит, и Сэм тоже, может быть, хочет спать. Нужны ему кролики? Смеагол помогает, но он не может поймать кроликов сразу.
Сэм, однако, ничего не имел против кроликов, и так и сказал ему.
Особенно против вареного кролика. Действительно, стряпать умеют все Хоббиты, но Сэм слыл в этом деле мастером даже по Широкому счету, и в их длительных странствованиях у него было немало случаев показать свое искусство. Посуда у
