Киоко. Милосердие солнца - Юлия Июльская
— Суми, подскажи, — начала она, пока глаза были закрыты и Суми рисовала на них морские пенные волны. Так говорить было легче. — Кая, верно, заболела? Нужно ли ей что-то? Что сказал лекарь? — И тут же добавила, словно оправдываясь: — Так странно здесь без неё. Словно дворец опустел.
Кисть дрогнула на коже и замерла. Гребень остановился, не прочесав прядь до конца.
— Суми?
Послышался прерывистый нервный вздох. Как жаль, она не может сейчас открыть глаза и увидеть лицо служанки.
— Госпожа, я думала, вы знаете… — Послышалась какая-то суета, зашелестели подолы кимоно, руки, державшие гребень, вновь задвигались, но как-то нерешительно, медленно, чрезмерно осторожно. — Кая… Когда случился пожар, она первая увидела. И пока мы звали на помощь, пока огонь не начали гасить — хотя, клянусь богами, вода ему словно бы и не страшна была, — Кая побежала сюда, чтобы спасти вас… Она же знала, что вы внутри. Не хотела принимать такую вашу участь, и никто не стал её останавливать.
Киоко слушала, слышала слова, но они словно проходили мимо неё, не достигали ушей, не задевали. «Когда случился пожар» — и дальше можно было не продолжать, всё стало ясно, только верить в это не хотелось, не было сил, не было никакой возможности принять эту правду.
— Пламя не сумели погасить, — продолжала Суми, — но, слава Сусаноо, ветер не понёс его дальше, не перекинул ни на деревья — а ведь мог сгореть и чудесный сад, — ни на другие постройки. Всё уцелело, кроме дворца Лазурных покоев. И Каи. Но… Это был странный огонь, Киоко-хэика. Словно живой, он взял то, за чем пришёл, и ушёл так же быстро, резко, как приходил.
Она. Это тоже сделала она. Призвала живой огонь, призвала самого бога, слишком бездумно поверив в свою силу. Это она убила Каю. Но вместо горя, вместо привычных и бывших некогда родными бессилия и отчаяния сейчас Киоко чувствовала лишь ярость. Она распахнула глаза — Суми смотрела испуганно и затравленно, словно признавалась в собственной неверности, а не рассказывала Киоко о её вине, — и спокойно спросила:
— Они нашли её тело?
— Нет, госпожа. Ни её, ни вашего. Решили, что всё сгорело. Думаете… — Её глаза вдруг округлились, а сама Суми, явно не отдавая себе отчёта, подалась вперёд. — Думаете, она может быть жива? Как вы?
— Это почти невероятно, — с горечью произнесла Киоко. — Но знаю, кто даст мне ответ.
Она поднялась.
Служанка, занимавшаяся волосами, поспешно отошла, а Суми спохватилась:
— Госпожа, я ещё не закончила.
Но Киоко её уже не слушала. Она вскрикнула:
— Кагуцути!
Чем вызвала общее «ах», и даже Норико, мирно сопевшая до этого времени, подняла сонную мордочку и смотрела с любопытством, пытаясь понять, что происходит.
Но огонь не отвечал. Она была уверена, что он слышит. Она могла бы и не кричать — он чувствует зов её ками. Но Кагуцути решил не приходить, и тогда Киоко сделала то же, что делала всегда.
Погружаясь в себя, нащупывая тонкие сплетения ки всего сущего, она ощутила единение с миром живых, с самой сутью бытия. Где-то вдали прозвучали раскаты грома. Она потянулась к жару, полыхающему далеко на Западе, за морем, за горами Яманэко, где-то у южной границы самой Ёми.
«Я дала тебе свободу», — напомнила она, больше не утруждая себя разговорами вслух.
«Свобода предполагает отсутствие необходимости являться к кому бы то ни было по первому зову», — ответил Кагуцути, и мысли его были насмешливы.
«Однако раньше ты приходил».
«Заточение сводит с ума и делает желанным любое общение. Тысячелетия плена — и ты сама, Киоко-хэика, перестанешь выбирать, с кем говорить».
«Не стоило позволять тебе…»
«Я выполнил уговор, маленькая императрица. Огонь не уничтожил Ши, и твои бесценные оками живы».
— Ты убил Каю! — закричала она и не сразу поняла, что сделала это вслух, во весь голос, напугав служанок, заставив Норико нервничать.
— Киоко? — Бакэнэко смотрела на неё настороженно.
— Ты убил Каю, — повторила Киоко тише. — Я доверилась тебе…
«Доверилась?»
Пальцы обожгло изнутри, но лишь на миг, совсем не как раньше, когда вся ки горела изнутри. Кагуцути едва коснулся её и обратился языками пламени, обосновавшись прямо на полу. Служанки отшатнулись, попятились, а Киоко села у огня, не сводя с него взгляда.
— Я просила…
«Ты воззвала ко мне, ты дала мне пищу, и я забрал всё, что было предложено». — Его мысли были спокойны: ни вины, ни сожалений.
— Не Каю.
«Она сама пришла ко мне, — равнодушно возразил Кагуцути. — Люди острова Дзифу тысячелетиями поклонялись мне и порой жертвовали свои жизни, чтобы утолить голод Огненной горы. Если кто-то ищет смерти — я всегда готов её дать».
Тогда с пугающей ясностью Киоко вдруг поняла, что в этой истории злодеем стал не бог, а она. Чего ещё она ждала, что хотела услышать? Огонь, рождение которого положило конец эпохе Созидания, был способен лишь разрушать, и не просто так Идзанаги запер собственного сына. Теперь она это понимала. Виноват ли Кагуцути в том, какова его суть? Винить его так же неразумно, как винить ёкаев в том, что они не люди.
Но она… Она знала, кого просит о помощи. И ответственность за смерть также на ней.
«Не думай о том, что было давно, маленькая императрица. — Он словно прочёл её мысли, заговорил спокойнее, без насмешки. — Оберегай живых. Теперь это твоя задача. Я не вернусь в Шинджу и не стану вредить тебе и твоему народу. Я умею быть благодарным».
Пальцы снова обожгло — и огонь исчез, не оставив после себя ни дыма, ни гари, ни запаха. Лишь пустоту внутри.
* * *
Хотэку пришёл в Светлый павильон первым. Знакомый полумрак и пустота зала напомнили ему, как часто он бывал здесь, будучи самураем сёгуна. Словно несколько жизней прошло уже с тех пор…
Кунайо-сама пришёл следом, они поприветствовали друг друга и сели ждать. Но тишина продлилась недолго: стоило Сузуму-сама появиться на пороге, воздух словно заискрил и всем стало не по себе.
— Кунайо-сан, — поклонился даймё Северной области. Сопровождавшие его самураи молча повторили движение. — Хотэку-сан. — Они повернулись к Хотэку, и тот ответил на приветствие, хотя вместо этого ему хотелось вырезать им сердца. Без них тела будут больше подходить их ожесточённым душам.
— Располагайтесь, Сузуму-сан, — спокойно проговорил Кунайо-сама, и Хотэку невольно позавидовал такому самообладанию. Совсем недавно их самураи убивали друг друга самым жестоким образом у стен Юномачи, а теперь что же, будут вести мирные беседы?
Даймё сел напротив. И если ожидать вдвоём
