Киоко. Милосердие солнца - Юлия Июльская
Как и сейчас. Сиавасэ видел, как Киоко-хэика прилетела, но не думал, что ему положено с ней повстречаться. Однако свитки сами раскрылись, а руки, макнув кисть в чернила, начали выводить символы, которые он не пытался прочесть и осознать.
И лишь когда все три свитка были исписаны танка, он прочёл каждый из них:
Душу источит
новая боль от потерь.
Узы ослабнут,
страхов посевы взойдут.
Встретят начало конца.
Алые реки
станут к свободе ключом,
мир успокоят.
Императрица взойдёт —
странствий достойный итог.
Тени настигнут
стрелами скрытых врагов.
Меч воспылает —
солнце ту смерть озарит.
Новой богини восход
здесь завершится.
Прочёл и понял, что ничто ещё не окончено и, раз он это узнал, а она ещё здесь, самое верное, что Сиавасэ может сделать, — передать знание. Поэтому он пришёл к порогу нужного дома ровно в тот миг, когда она из него выходила.
— Сиавасэ-сэнсэй. — Киоко-хэика поклонилась ему первой, ничуть не смутившись непрошеного визита. Он ответил глубоким поклоном. Императрица нравилась ему. Нравилась в их первую встречу, и нравились те изменения, что он видел в ней сейчас. Сиавасэ не был уверен, что правильно понял будущее, но впервые ему хотелось, чтобы его понимание оказалось тем, что свершится.
— Киоко-хэика, позвольте передать вам это, — он протянул ей свитки, и она с любопытством их приняла.
— Ваше новое произведение?
— Без копий, только для вас.
Её взгляд стал насторожённым — всё поняла.
— Вы уверены, что мне стоит это читать? В прошлый раз вы уберегли нас от лишних знаний…
— В прошлый раз я не мог ничего вам предложить. А всё, что узнал, стало мне известно после того, как вы покинули деревню. Я уже говорил вам: не в моих силах выбирать время, место и события, о которых я напишу. Но раз я написал это — оно ваше. Вы вольны поступать, как считаете нужным. Даже отдать свитки морю и забыть, что они были в ваших руках.
Императрица задумалась. А после недолгого молчания поклонилась:
— Благодарю вас, Сиавасэ-сэнсэй. Это бесценный дар.
Он поклонился в ответ, принимая благодарность и прощаясь. Дар действительно не имел цены и ничего ему не стоил. Он не знал, станет ли Киоко-хэика раскрывать свитки и читать пророчество, но теперь для него это не имело значения.
Голова опустела, внутри снова царил покой. А значит, пришло время вернуться на холм и позволить солнцу целовать его плечи.
Императрица взойдёт
Мико завершили обряд, пламя забрало плоть сёгуна, а ками улетела с ветром и отголосками фуэ. Куда Сусаноо понёс душу Мэзэхиро, Киоко не знала. Да и не хотела знать. Она бы вовсе уничтожила все воспоминания об этом человеке, все мысли, но правда в том, что её война ещё не закончена. Императрица заняла трон, вернула преданность тех, кто обещал служить ей до последнего вздоха, но люди… Сёгун сочился ядом, и пусть клинок Иоши пронзил его сердце — отравленные речи заняли умы народа. Нетерпимость к ёкаям, жившая многие поколения, сейчас была сильна как никогда за всё последнее тысячелетие.
Она обещала даровать им свободу. Они сражались за неё и погибали. Они вырвали себе эту победу, заплатив огромную, непосильную цену. И ей пора вернуть долг, пора выполнить обещания. Но война за верность народа только началась. И если сейчас Киоко сделает военачальником ханъё, если допустит ёкаев не только в Иноси, но и во дворец, и к власти — их ждут новые мятежи и новые смерти, в этом сомнений не было.
— Норико, — тихо позвала она. Тысячи раз Киоко представляла, как вернётся в свои покои, ляжет в постель и… Она не знала, что должно было случиться, но ей отчаянно хотелось вернуть то спокойствие, которое удавалось чувствовать лишь здесь. И когда она увидела восстановленный дворец Лазурных покоев, когда поняла, что её комната — пусть и полностью воссозданная заново — выглядела так же, как до того трусливого побега, надежда лишь укрепилась. Однако под одеяло с телом погрузились и все мысли, и все тревоги. Не было от них спасения ни в море, ни за морем, ни на Западе, ни в родном доме. Куда бы она ни пошла, что бы ни совершила — сомнения и страхи преследовали, не отпускали, цепко хватаясь, впиваясь всеми конечностями, вгрызаясь зубами, царапая душу когтями, заставляя бояться каждого следующего шага и замирать в оцепенении.
Норико медленно отошла от изголовья, где уже, судя по всему, засыпала, и нырнула к ней под руку, тихо урча. Она уже могла двигаться и быстро шла на поправку, но всё ещё оставалась слаба.
— Мне неспокойно, — призналась Киоко.
— Мы победили. — Кошка зевнула. — Сёгун мёр-р-ртв, ты на тр-р-роне, это ведь то, к чему мы шли. Что не так?
— Я всё ещё не представляю, как управлять…
— Должна же быть какая-то родовая память. — Норико снова зевнула и поёрзала, укладываясь поудобнее. — Ты справишься. Дочь императора, внучка императора, правнучка императора, и так до первого сына Ватацуми можно перечислять. Ещё и с ками от двух богов. Давай спать, Киоко. Тебе не о чем переживать.
Но она переживала. Старалась убедить себя, что Норико права. Раз за разом вспоминала, на что способна. Как бы болезненно ни было — она заставляла себя вновь и вновь проживать смерть самураев от её рук, смерть целого города от её волн. Она чувствовала их страх и погибала вместе с ними, впитывая весь ужас и всё бессилие, с какими они встретили свой конец.
Но даже осознание собственного могущества, могущества двух сплетённых в её сердце ками, не помогало принять завершение войны. Что-то внутри неё твердило: это ещё не конец и хорошего конца ждать не стоит. И Киоко была почти уверена: это что-то право.
Сон пришёл, лишь когда за окном стало светлее и в комнате уже легко можно было различить очертания предметов. Норико успела проснуться несколько раз и даже выползла на улицу, а Киоко всё ворочалась, пытаясь отыскать положение, в котором мысли будут потише или потекут по другим
