Киоко. Милосердие солнца - Юлия Июльская
В конце концов, подтянув одну ногу едва ли не до самого уха и прижав колено к себе, она смогла в таком совершенно неудобном — но именно в ту ночь самом лучшем — положении уснуть.
Ей снилась смерть. Не холодная серая Ёми, не страшная темнота после жизни, а смерть долгая и болезненная, когда тело ещё живо, но уже ясно, что жизнью это не назвать. Ей снились слабость и страх, её кожа расползалась, обнажая бледные кости, волосы сыпались, устилая пол чёрным шлейфом за каждым шагом, зубы шатались, не позволяя сделать ни единого укуса, и, даже когда ела рисовую кашу, она находила их уже выпавшими среди белых зёрен в пиале.
Её ками жила, но ки распадалась. Боли не было, но совсем скоро на месте человека должна была остаться одинокая обнажённая душа. И завеса Ёми, которую она чувствовала в облике бакэнэко, теперь ощущалась так ясно… Уже ждала её, истончалась, маня оставить мир живых навеки.
Она долго противилась. Кажется, целую вечность. А потом так устала… И в этой усталости вдруг нашёлся покой. Пусть забирает. Сёгуна больше нет, а Иоши где-то там… Так ли нужно здесь оставаться?
И ничто открылось перед ней, распахнуло объятия и приветливо в них заключило. А затем пришла резкая боль.
Яркий свет ударил в резко распахнувшиеся глаза, из груди вырвался стон:
— Норико!
Жёлтые глаза напротив смотрели придирчиво, а ноздри маленького кожаного носа то и дело сужались, что-то вынюхивая.
— Ты зачем меня укусила? — Киоко потёрла кончик носа и смахнула выступившую слезу. — Опять в нос. Внутри! У тебя слишком острые зубы для этого!
— Я пыталась тебя разбудить несколько раз, — проворчала Норико. — Ты не поднималась. Я даже лапой тебя била. И кстати, немного поцарапала щёку…
— Что? Лицо?! Ты поцарапала мне лицо?! Норико, сегодня совет, я и так всего несколько дней императрица, даймё мне не доверяют, и вряд ли хоть кто-то, кроме Кунайо-доно, воспринимает меня всерьёз. — Она вскочила и бросилась к зеркалу. — А теперь ещё и царапина от кошки! Если я, по их мнению, с кошкой справиться не могу — как справлюсь со всей империей?!
Царапина выглядела небольшой, но после таких криков было уже как-то неловко отступать.
— Может, ты просто после войны такая вся раненая.
— Правда? — Киоко повернулась к Норико. — А ночью на церемонии я почему так хорошо выглядела? Они ведь все там были, Норико. И все меня видели.
— Так ночь ведь… Темно.
— Неважно, Суми что-нибудь с этим сделает. Ах да, — вдруг спохватилась она и осмотрелась. Нигде не было ни воды, ни нарядов. Никто в покои с ночи не заходил, а судя по тому, насколько светло было за окном, время близилось к страже сома, а может, она уже и наступила. Завтрак Киоко точно проспала. — Кая не приходила?
— Нет. — Норико принюхалась к воздуху. — Не чую её. Странно это, не находишь? Сколько мы уже здесь? А её всё нет и нет. Одна только Суми.
— Ну не только…
— Остальных я не знаю, — отмахнулась Норико.
— Может, она болеет. Всё-таки холод… Давно в Иноси не было таких холодов.
— Ты не хочешь спросить?
Она хотела. И несколько раз даже почти спросила, но в последний миг останавливала себя. Не странно ли, что императрица интересуется служанкой? Да, Кая во многом была ей как мать, особенно после того, как родной не стало. И всё же… Она не встретила её, когда остальные столпились у Жемчужных ворот, приветствуя возвращение Миямото Киоко. Не пришла и позже во дворец Лазурных покоев, чтобы рассказать, как здесь всё было, помочь расположиться, вернуться домой. Киоко старалась не думать об этом, но на деле ждала их встречи. Очень ждала. Сердце требовало той любви, какую дарила лишь Кая. И тех наставлений, что бесстрашно давала только она, поучая её так, словно Киоко никогда не вырастала.
Но Кая не пришла ни в первый день, ни во второй, ни позже.
— Наверное, стоит узнать, — задумчиво произнесла Киоко. — И всё же я думаю, она просто болеет. Не могла же Кая меня предать, стать истинно верной сёгуну? Никогда в это не поверю.
— Да она скорее сама бы сёгуна убила, чем предала память о тебе, — фыркнула Норико.
Память… Киоко даже думать не хотелось о том, что Кае пришлось пережить, когда загорелся дворец. Поняла ли она, что Киоко сбежала, или поверила в её смерть?
Киоко была слишком поглощена своими страхами и заботами после возвращения, чтобы задавать эти вопросы. Но сейчас, когда церемонии осталась позади, когда вновь появилось время на мирную жизнь, хотелось уже встретиться, сесть и всё обговорить. Узнать все новости, какие можно узнать лишь от слуг, и попросить прощения за всю ту боль, что Киоко пришлось причинить немногим оставшимся в живых близким своей ложью о смерти.
Но сейчас хорошо бы найти хоть кого-то. Живот громко напомнил о пропущенном завтраке, и Киоко с мольбой посмотрела на Норико.
— Позовёшь кого-нибудь?
Та недовольно заворчала:
— Стоило раскрыться как бакэнэко, и я теперь императорская посыльная кошка? — Но всё же направилась к выходу. — Я вообще-то ещё больна, — сказала она напоследок и нарочито медленно и со стонами толкнула сёдзи. А затем исчезла, даже не попытавшись задвинуть его лапой обратно.
Вернулась она быстро, не прошло и трети коку. А за ней следом появилась Суми и поклонилась.
— Простите, госпожа. Вы вчера не отдали приказ, и я не была уверена, стоит ли вас будить к завтраку. Ведь все так поздно вернулись… — Она поставила миску с водой на пол и снова поклонилась. — Если вы желаете принять ванну… — Движения её были суетливыми, нервными.
— Суми. — Киоко захотелось её успокоить. — Я не сержусь, ничего ужасного не произошло. Я хорошо поспала и благодарна за эту возможность. — Она улыбнулась и вдруг поняла, что вновь улыбается так, как всегда это делала, пока жила здесь. Вежливо, не слишком широко, достаточно дружелюбно, но не фамильярно.
— Как скажете, Киоко-хэика. — Она вновь поклонилась, и голос её стал заметно спокойнее. — Тогда позволите помочь вам умыться?
— Да. И прошу, скажи, ты взяла чёрную пасту?
— Для зубов? Да, вы ведь все эти дни её просите наносить.
— Хорошо. На встрече с даймё я должна быть той, кого они желают видеть и кому желают служить.
На это Суми уже ничего не ответила. Опустилась на колени — Киоко села напротив — и приступила к своей работе.
Пока Киоко умывали, пришла вторая служанка. Она помогла императрице одеться и взялась за волосы, Суми принялась за макияж. Всё это происходило в какой-то пугающей тишине и напряжении.
