Киоко. Милосердие солнца - Юлия Июльская
— Тысячелетия — это не слишком-то немного, — заметил Джиро.
— И всё же…
— А если моя богиня будет Аматэрасу? — Он всё никак не оставлял попытки пострадать. — Ты её терпеть не можешь, а мне не хотелось бы тебя расстраивать…
— Так я ведь не узнаю, — улыбнулась Киоко и посмотрела вверх. Солнечный диск больше не вызывал той ненависти. Где-то внутри ещё сидела застарелая обида, но Киоко всё больше склонялась к тому, что зло творят люди. Боги лишь условия, с которыми приходится считаться.
— Но я-то буду знать, — проскулил Джиро. — Я не хочу быть её посланником.
— Джиро. — Киоко опустила ладонь на его загривок и стала перебирать шерсть. — Ты станешь посланником для того, кто будет в тебе больше всего нуждаться. Моя ненависть была глупой, детской и отчасти наивной. Я много позже узнала, что ругать Аматэрасу, вопрошать у неё «За что?» и винить во всех бедах — привычка многих людей. Сколь бы мы ни почитали богов, мы требуем от них невозможного и обижаемся, когда они не выполняют эти требования, хотя они ведь не в услужении у людей. Обещаю тебе: если ты станешь посланником Аматэрасу — я не буду любить тебя меньше.
— А если Хатимана?
— Да хоть Кагуцути, — засмеялась она, потрепав Джиро по голове. Внутри тут же разлилось тепло, но вовсе не от любви или счастья. Тепло инородное, чужое. Рука замерла. Всего на миг, но Джиро тут же напрягся.
— Что?
— Я… — Она прислушалась к ощущениям. Тепло ушло. Но она уже знала, кто это был, кто напомнил ей о заключённой сделке. — Ничего, всё хорошо. — Киоко постаралась улыбнуться искренне, однако чувствовала, что улыбка вышла такая, к какой она ежедневно прибегала, живя во дворце.
Но Джиро, кажется, это устроило. Он расслабился, и она продолжила его чесать. И пока чесала — растила на поляне цветы. Всё больше и больше. Совершенно ненужное для боя умение, но именно оно давало столь необходимый покой не то её ками, не то той части, что некогда принадлежала Инари…
* * *
Всё готовилось ко сну. Трава, деревья, даже небо реже бывало ясным. Это было всё ещё неуклюже, с задержкой, немного странно, словно природа здесь, на западе, только училась умирать. Завершалось её второе время жизни после Дня возрождения, но листья упорно держались за ветви, цеплялись за жизнь, словно это могло что-то изменить…
— В прошлом году они к этому времени уже опали, — заметила Норико, глядя на красную шапку клёна, под которым они сейчас сидели. Всё чаще она оставалась в своей человеческой ки, всё реже он видел её кошкой.
— Может, знают, что это их последние дни, — сказал Хотэку.
— Не слишком радостный взгляд на будущее.
— Нет причин себе лгать.
— Но ногицунэ справились со своей работой. Самураи тоже. Мы готовы…
Хотэку повернулся к ней и взглянул в жёлтые, потускневшие от усталости и тревог глаза. Она храбрилась и всё же была вымотана не меньше других.
— Не бывает войны без потерь, Норико. Но ты и сама это знаешь.
Он ждал, но их взгляды не встретились — она всё так же смотрела куда-то наверх, сквозь ветви. Туда, где небо затянуло дымкой будущего дождя.
— Как думаешь, мы поступаем правильно? — тихо спросила она.
— Мы поступаем единственно возможным образом.
— Я тревожусь за неё.
— Киоко-хэика прочнее нас всех. Она будет в порядке. — И он действительно в это верил. — Если за кого и стоит переживать, так это за Иоши.
— За нашего предателя? — Норико усмехнулась и наконец посмотрела на него. — Вот уж кому точно ничего не грозит. — Затем она посерьёзнела, повела неизменным кошачьим ухом в сторону и тихо сообщила:
— Идут.
Хотэку встал, она тоже вскочила. Вдали послышались шаги, теперь и он их различал.
— Значит, пора. — Он ещё раз посмотрел в её жёлтые глаза, вкладывая в этот взгляд всё, что мог, — всю надежду, всю заботу и все невысказанные чувства.
— Пора, — согласилась она, не отводя взгляда, принимая его с вызовом.
Глупая Норико. Она никогда не скажет, никогда не спросит и никогда не признается. Даже самой себе.
* * *
Она смотрела в его чёрные глаза и мысленно проклинала себя. Давно уже ясно, что ей не плевать. Ни на него, ни на дурацкую ленту, о которой она так и не смогла забыть, ни на то, что сердце колотится так, словно собирается сбежать из груди аж за Драконье море.
Вот и сейчас. Он смотрит. Ждёт. Чего? Вопроса? Признания? Что именно он хочет услышать? Это, возможно, их последний разговор. Что она теряет?
И всё-таки, а если нет? Если не последний? Если она всё придумала и на самом деле за поступками и словами Хотэку нет ничего, кроме простой учтивости и дружеских чувств?
Она ненавидела его за эту неопределённость, а себя — за то, что не решалась добиться определённости. Но взгляд не отводила. Смотрела прямо, как и он. Казалось, это длится вечность. А чужие шаги тем временем звучали всё ближе.
— Я не хочу уходить, — вдруг сказал он.
— Нет?
Какой глупый вопрос, Норико, возьми себя в лапы…
— Нет. — Он сделал шаг вперёд, становясь почти вплотную, говоря ей в самые губы: — Можешь меня за это убить, но я устал ждать ответа.
Ответить Норико не успела — он поцеловал. И поцелуй этот после холодного воздуха был обжигающе горячим, смелым, но не требовательным. Хотэку не обнял её, оставил за ней право отстраниться, которым она не воспользовалась.
Она всем телом потянулась к нему, требуя близости, требуя объятий, и лишь тогда он прижал её к себе. Поцелуй стал настойчивее, а воздух — жарче. Она обняла его за шею, пытаясь унять этот голод, укусила его за губу, но этого было мало. Ожидание, в котором они оба томились, нарастало слишком долго и требовало большего, но это им сейчас было недоступно.
Нехотя Норико отстранилась и постаралась выровнять дыхание.
— Уже близко.
Хотэку кивнул. И улыбнулся ужасно глупо и оттого невообразимо мило.
— Прекрати это. — Она почувствовала, как уголки её губ против воли поползли вверх. — Птиц! — беспомощно шикнула Норико.
— Мг. — Он попытался убрать улыбку с лица, но от этой нелепой попытки ещё больше в ней расплылся, после чего и вовсе засмеялся. Она хотела бы разозлиться, но уже смеялась вместе с ним, сама не понимая отчего.
— Хотэку-сан! — С появлением ногицунэ прекратить этот глупый смех стало легче, и они всё же успокоились. Хотэку вежливо поклонился,
