Лавка сладостей на Сумеречной аллее - Хиёко Курису
— Вот как… Честно говоря, я не особо прислушивалась к ее исполнению…
— И ошибки были совсем для нее нетипичные, на репетициях она их точно не допускала. Наверное, перенервничала сегодня.
— Да, наверное… — ответила я машинально, но мои мысли были уже совсем о другом.
Неужели в этот раз все мое невезение приняла на себя Аяка?.. И причиной моего идеального исполнения стало то, что она совершила все мои ошибки? Это из-за меня она сегодня не смогла по-настоящему показать свои музыкальные способности?
— Сэмпай, не переживайте, вы ведь еще с младшей школы привыкли выступать на публике. Вот и оказались лучше подготовлены к прослушиванию! — заметив мое потемневшее лицо, попыталась поддержать кохай.
— Наверное…
Возможно, я придала случившемуся слишком большое значение. Скорее всего, ошибки Аяки не имеют никакого отношения к моему невезению и способу, которым я от него избавилась. В конце концов, от избытка волнения ошибиться может кто угодно. Даже Аяка.
Убрав трубу в футляр, я отправилась в подсобку для музыкального оборудования, куда мы должны были относить инструменты после репетиций. Возле подсобки я вдруг услышала приглушенные всхлипы и чьи-то голоса. На секунду я замерла от неожиданности, но в следующее мгновение спряталась в тени стоящего рядом стеллажа.
— Эх, Аяка, обидно, что так вышло…
— Угу…
Украдкой выглянув из своего укрытия, я увидела сидевших на корточках Аяку и ее подругу — в нашем оркестре она играла на тромбоне. Аяка горько плакала, а подруга ее утешала.
Услышав прерываемый сдавленными рыданиями голос Аяки, я почувствовала, как в груди у меня все сжалось. Ведь если бы не помощь волшебных карамелек, то, возможно, именно я сейчас сидела бы в подсобке, давясь слезами…
— Но что все-таки случилось? Ты ведь прекрасно играла эту партию.
— Не знаю. Не понимаю, почему именно сегодня все пошло не так. Я же постоянно практиковалась, чтобы не волноваться на прослушивании. Но стоило мне только начать исполнять мелодию, как в голове вдруг стало пусто…
— Эх, и это несмотря на то, что ты самостоятельно занималась даже в те дни, когда не было репетиций, а по утрам приходила пораньше только для того, чтобы лишний раз сыграть сольную партию…
Что?.. Аяка самостоятельно практиковалась? Впервые об этом слышу! Мои руки, в которых был зажат футляр с трубой, затряслись.
— Прости, ты каждое утро приходила поддержать меня, а в итоге такой плачевный результат…
— Ну уж об этом не беспокойся. Все в порядке.
Я увидела, что они встают. И, догадавшись, что разговор закончен, незаметно выскользнула из подсобки и вернулась в аудиторию.
— Сэмпай? Вы разве не пошли относить инструмент? — с удивлением спросила кохай.
Но ответить ей я уже не могла. Мое сердце так колотилось, что еле-еле удавалось вздохнуть. Я и представить не могла, что Аяка каждое утро приходила в школу пораньше, чтобы самостоятельно отрабатывать сольную партию. Никто мне об этом не рассказывал. Значит, по всей видимости, она об этом никому и не говорила, кроме учителя и подруги, с которой вместе практиковалась.
Я думала, что кто угодно будет волноваться, выступая перед публикой. Как же я ошибалась!
Все мои ошибки во время выступлений были от недостатка практики. Странно было надеяться, что места, плохо получавшиеся на репетициях, вдруг ни с того ни с сего идеально зазвучат во время исполнения перед публикой.
Аяка прилагала колоссальные усилия, чтобы не допустить подобных промахов на прослушивании, в то время как я по утрам валялась в кровати до последнего, а потом сломя голову мчалась в школу. В те дни, когда у нас не было репетиций, я радостно отправлялась домой, чтобы побездельничать. А Аяка усердно оттачивала сольную партию — без лишних слов, вдали от посторонних глаз и не стремясь покрасоваться своим рвением перед другими.
И, несмотря на все ее старания, она проиграла, приняв на себя бремя моего невезения.
— Кажется, я совершила что-то непоправимое… — едва слышно прошептала я и, обессилив, тихо сползла на пол. Где-то над головой раздался встревоженный голос кохай.
Прошла неделя. Карамелек я больше не ела. Зато, внимательно понаблюдав за собой, сделала множество неожиданных открытий. Виной тому, что по пути в школу я постоянно вляпывалась в собачьи кучи или спотыкалась о какую-нибудь каменюку, было не что иное, как собственное ротозейство. Выбегая из дома в последнюю минуту, я мчалась что есть мочи, лишь бы не опоздать. Неудивительно, что мне было не до того, чтобы смотреть себе под ноги.
Учителя вызывали меня к доске чаще других просто потому, что на уроке я постоянно сидела, уставившись в окно с отсутствующим видом или опустив глаза, и изо всех сил молилась про себя: «Только не меня, пожалуйста, только не меня!..»
На лабораторных работах по химии или уроках кулинарии я часто ошибалась, потому что путала последовательность необходимых шагов, а все ингредиенты добавляла на глазок.
Я всегда считала себя невезучим человеком, но на деле все оказалось совсем не так: первопричиной моих неудач была я сама. Небрежная, невнимательная и не умеющая ни на чем концентрироваться. Вот и все.
«Кажется, вас печалит какая-то черта вашей личности. Возможно, эти сладости смогут вам помочь». Я вспомнила тот день, когда оказалась в «Волшебной лавке янтарных сладостей», и слова ее хозяина. Когэцу ведь не сказал, что меня печалит моя несчастливая судьба. Нет, он использовал выражение «черта личности». Вероятно, с самого начала он видел меня насквозь: заносчивая школьница, оправдывающая все провалы и ошибки обычным невезением и отказывающаяся признать свои недостатки.
И хотя со дня прослушивания я больше не ела карамель, во рту до сих пор ощущалась ее приторная сладость. Видимо, это был вкус моей вины. Из-за меня Аяке, которая не сделала ровным счетом ничего плохого или неправильного, пришлось вкусить горечь публичного поражения.
Не в моих силах было повернуть время вспять. Но и вести себя так, будто позорного прослушивания никогда не было, я тоже не могла.
Оставался лишь один способ искупить свою вину.
— Хасегава-сенсей[19], не могли бы вы уделить мне минутку?
В обеденный перерыв я зашла в учительскую и обратилась к учителю музыки, курировавшему наш оркестр. На его лице промелькнуло удивление:
— О, Сайто-сан, что такое? Нечасто тебя увидишь здесь.
Что правда, то правда. Я слышала, что отличники часто заходили в учительскую во время обеденного перерыва, чтобы задать учителю уточняющие вопросы, но меня учеба несильно заботила, поэтому я практически сюда не заглядывала. Еще в учительскую иногда приходили менеджеры букацу за ключами от музыкального класса, а лидер группы — чтобы посоветоваться
