Повесть о кольце - Джон Рональд Руэл Толкин
В это время в сумраке, довольно далеко от стен Города, появился последний отряд отступающих. Он остановился, обернулся к надвигающемуся потоку огня. Вдруг раздались хриплые возгласы и Орки с факелами кинулись на отряд, а за ними — Люди с юга, потрясая копьями, стараясь отрезать отступление. А сверху с пронзительными воплями упали крылатые Назгулы, готовые убивать.
Тогда отступление стало бегством. Люди разбегались во все стороны, бросая оружие, крича от страха. Но со стен Цитадели прозвучала труба, из Ворот вылетел давно таившийся там отряд всадников и с громким кличем ударил по врагам. И со стен им ответил другой клич, ибо все увидели, что впереди мчатся рацыри Дол Амрота под предводительством Имрахиля. А один всадник был быстрее всех, весь белый и сияющий, и из его воздетой руки вырывался луч яркого света.
Назгулы с воплем поднялись и улетели, ибо их Предводителя не было с ними, чтобы встретить этот белый огонь. Войско Моргула, захваченное врасплох, разбегалось; преследователи стали преследуемыми. Поле усеялось убитыми Орками и Людьми, и факелы задымились, угасая.
Но вот снова запела труба, призывая к отходу. Конница Гондора остановилась. Под ее прикрытием отступавшие отряды соединились, построились и вошли в Город. Все приветствовали их, но все видели, что от войска Фарамира осталась едва третья часть. И где же он сам?
Наконец появился и он. Вслед за его людьми и за всадниками Дол Амрота ехал военачальник Имрахиль, и в объятиях у него было безжизненное тело его родича, Фарамира, сына Денетора. Ибо в тот самый миг, когда Назгулы отступили перед Белым Всадником, случайное копье сразило Фарамира, бившегося с конниками Харада, и только натиск рыцарей Дол Амрота спас его от мечей, готовившихся изрубить его на месте.
Имрахиль принес Фарамира в Белую башню и сказал: — Ваш сын вернулся, повелитель. — И рассказал о происшедшем. И Денетор встал и долго, молча, смотрел на своего сына; а потом приказал устроить в комнате ложе, положить на него Фарамира и уйти. А сам он поднялся один в верхнюю комнату Башни; и многие видели, что в ее окнах долго мелькали бледные огни, а потом погасли.
И когда Денетор спустился оттуда и молча сел у ложа своего сына, то лицо у него было еще более мертвенным, чем лицо раненого.
11.
Итак, Город был теперь осажден, окружен отовсюду вражескими полчищами, и равнина Пеленнора занята врагом. Об этом сообщили последние беглецы, которым удалось достичь ворот Города; они пришли со стороны северной дороги, и их привел Ингольд. — тот самый, что впустил Гандальфа и Пиппина пять дней назад, когда солнце еще сияло в небе, а надежда не угасла. Он сообщил также, что с востока надвигаются новые полчища Орков и Людей и что все дороги на север и запад перерезаны. Рохиррим больше не смогут подойти.
Ворота Города были закрыты. Со стены было видно, что вся равнина, до самой Реки, почернела от вражеских войск и покрылась их шатрами, черными или багрово — красными. Деятельно, как муравьи. Орки рыли несчетное множество канав и ям, которых нельзя было достать выстрелом из Города; и каждая такая яма тотчас же наполнялась огнем. А под защитой этого огня к Городу стягивались большие катапульты. Но на стенах Города не было ничего, чтобы бороться с ними, и защитники надеялись на прочность и высоту самих стен, возведенных в те дни, когда сила и искусство Нуменора еще не были забыты в Гондоре.
Но машины не стали тратить выстрелов на несокрушимые стены Минас Тирита. С воплями, со скрипом блоков Орки привели их в действие, и они начали швырять снаряды словно прямо в небо; и эти снаряды стали падать внутри стен, в нижнем ярусе Города, и многие при этом разлетались и извергали огонь. Начались пожары. А потом полетели и еще более ужасные снаряды: головы тех, что пали у Осгилиата, или у стены Пеленнора, или на равнине; все они были заклеймены нечистым знаком Ока, многие изуродованы, а на других было видно, что эти люди погибли в мучениях. И весь Город наполнился плачем и рыданиями, и люди проклинали гнусных врагов, но напрасно, ибо те не понимали их языка.
Но у Темного Владыки было и другое оружие, кроме огня и катапульт: голод, страх и отчаяние.
Город был в кольце врагов. И все время над ними кружились Назгулы, и в их воплях была такая свирепая злоба, что самые отважные, слыша их, падали наземь; а если они и оставались на ногах, то выпускали из обессилевших рук оружие, и мысли у них туманились, и они думали не о борьбе, а только о бегстве и смерти.
12.
Весь этот страшный день Фарамир лежал в комнате Белой башни, и горел, и бредил в лихорадке, и все стали думать, что он умрет. И Денетор молча сидел рядом и смотрел на него, забыв об осаде и защите Города.
Никогда еще Пиппин не знал таких мрачных часов, даже когда был в плену у Орков. Правитель не отпускал его, и он стоял у двери, подавляя страх по мере сил. Он смотрел на Денетора, и ему казалось, что тот стареет на глазах, словно что-то сломило его гордую волю и подточило разум. Скорбь или отчаяние? Пиппин увидел у него на лице слезы, и это было еще непереносимее, чем гнев.
— Не плачьте, повелитель, — пролепетал он, запинаясь. — Может быть, он выздоровеет. Вы советовались с Гандальфом?
— Не говори мне о колдунах, — горько ответил Денетор. — Безумной была надежда, и она обманула нас, а сила Врага возросла. Он видит все наши мысли; и все, что мы делаем, только губит нас.
Я послал своего сына без благодарности, без напутствия, навстречу бесцельной гибели, и вот он лежит с ядом болезни в жилах, и с ним мой род.
Чем бы ни кончилась война, кровь Денетора иссякла, и это — конец всему.
Тут из-за двери раздались голоса людей, призывавших правителя, но он ответил: — Нет, я не выйду. Я должен остаться со своим сыном: может быть, перед смертью он скажет что-нибудь. Поставьте над собой, кого хотите, хотя бы Серого Безумца с
