Громов: Хозяин теней 5 - Екатерина Насута
— Согласен, пожалуй.
— В принципе, логично. У Алхимика есть деньги. А у бандитов — возможности. И человеческий ресурс, который регулярно пополняется. Самое оно, чтоб объединиться. Уголовнички ищут одарённых. Предоставляют тихие места для экспериментов. Он… он платит. А может, не только деньгами. У него, полагаю, возможностей хватает. Если высоко сидит, то есть и связи, и знакомства, чтоб на полицию повлиять, ну, когда кто-то деньги брать не хочет или надо повыше надавить. То же самое с революционерами. Кому-то надо его придумки испытывать. И подопытных искать, чтоб добровольцы и в целом не в подвалах сидели.
Я выдыхаю и снова набираю:
— Ещё Синод… они тут тоже замараны. Уж не знаю, как, но это три… и вот чего получается?
Молчит.
Думает? Да нет, чего тут думать. У меня эта картинка одним вариантом складывается.
— Переворот, — Карп Евстратович засовывает палец под воротник. — Государственный переворот. Революционеры. Толпа. Безумные дарники, которые и без того на грани… прорыв? Или нечто такое, что ударит по государю? По его семье? Что уничтожит наследников? И тех, кто может перенять власть? Что-то…
Что ввергнет город в хаос, напомнив о временах былых. И покажет, что беспомощность властей, что безумие революционеров. Вряд ли тварям, которые прорвутся с той стороны, будет дело до конституции и реформ. Нет, то, что случится, вынудит народ искать защиты вовсе не у поборников справедливости.
Скорее уж они, как бывало это прежде, вспомнят о Церкви, Боге.
И о древнем обряде, который вернёт Романовых с их Светом.
И я видел в глазах Карпа Евстратовича, что он тоже всё понял.
— Но доказать пока ничего не выйдет, — тихо произнёс он. — Это вот всё… это просто теория. К тому же мы можем ошибиться.
Можем.
Я не собираюсь спорить. Где-то в глубине души я очень хочу ошибиться. Потому что есть ещё кружок безумных учёных, в котором отметился папенька. Книга, попавшая явно не в те руки, в которые должна была попасть. Ихор этот.
Крылатые.
Как-то оно тоже прикручено. Но вот как?
— Добудем, — ответил я и всё-таки почесался. — Блин… а оно точно от чесотки спасёт? И вот не надо на меня так смотреть. Заговор и переворот — это ещё когда случится. До них мы с нашим везением можем вовсе не дожить. А чесотка — она здесь и сейчас.
Чтоб вас всех…
Зудит просто зверски!
[1] Реальное письмо, одно из многих, которые присылали в жандармерию после взрыва в Зимнем
Глава 29
Глава 29
«Каждое утро, окончив работу, я выходил на встречу с К. и приносил с собой во дворец небольшую порцию динамита, которую прятал у себя под подушкой. Я боялся приносить больше, чтобы не привлекать внимания. Обыски были довольно частыми, но настолько поверхностными, что (мое счастье!) никому ни разу не пришло в голову приподнять мою подушку, что погубило бы меня. Правда, я сумел внушить абсолютное доверие своим хорошим поведением»
Из протокола допроса некоего Х. [1]
Княжна Одоецкая сидела, укутавшись в одеяло. Но спина прямая, подбородок задран. А из одеяла выглядывает серый воротничок платья.
— Благодарю вас, — при нашем появлении она попыталась встать, но Карп Евстратович замахал руками.
— Сидите, барышня, сидите. Может, приляжете? Николя говорит, что вы весьма слабы…
— Нет. Всё хорошо.
Не сказал бы. Лицо у неё серое, почти в тон платью. И сейчас видно, насколько сильно Одоецкая истощена. Щеки запали. Глаза вовсе провалились, хотя взгляд прямой и строгий.
Упрямый.
Шея тощая. И жилка на ней натянулась, бьётся нервным пульсом. Из складок одеяла выглядывает рука, тоже узкая и какая-то… как у мумии, что ли.
— Позвольте представиться. Карп Евстратович, — Карп Евстратович изящно поклонился. — А с Савелием вы, как мне сказали, знакомы…
— Да. Правда, не думала, что он всё ещё жив.
— Ну извините, что врачебные прогнозы не оправдал.
Одоецкая фыркнула и рассмеялась.
И тут же одёрнула себя.
— Не подумайте, что над вами. Это… нервическое. Стресс порой сказывается… проявляется так вот… вы ведь из жандармерии?
— Да.
— Хорошо, — кивок. — И вы уже знаете, что я…
— Княжна Одоецкая, талантливая целительница, которая решила отказаться от светской мишуры и посвятить себя службе Господу? И для того удалившаяся в монастырь где-то под Черниговом?
Ни фига себе!
— Так они это представили? — Татьяна искренне удивилась. — Хотя… конечно, логично… вы присаживайтесь.
В этой палате было пусто. И я предложением воспользовался, плюхнувшись на соседнюю с Татьяной кровать. Я бы и вовсе прилёг, да это уж совсем не по правилам. А вот Карп Евстратович опустился на табурет.
— Мы пока не сообщали вашим родным…
— Я задержана? — Татьяна покосилась на узкое окошко, забранное решётками.
— Нет, что вы. Это изолятор. Медицинский. Но свои особенности имеются, конечно. Можете потом обсудить с Николя устройство, вдруг чего ещё придумаете полезного. Просто в нынешних обстоятельствах мы решили скрыть ваше присутствие, как и присутствие ваших подруг, в госпитале. Не уверены, что те люди, которые вас пленили, обрадуются, узнав, что вы живы.
— Это точно. Не обрадуются, — Татьяна облизала сухие губы. — Но… потом… я могу написать письмо? Родителям? Деду?
— Несомненно. Я передам.
— И даже читать не станете? — она усмехнулась. А Карп Евстратович развёл руками, точно извиняясь за службу, которая заставляет достойного человека читать чужие письма. И в свою очередь уточнил:
— Расскажете свою историю? Или вы придерживаетесь мысли, что революционно настроенному молодому человеку не следует сотрудничать с охранкой? И уж тем паче выдавать имена соратников по революции?
Щеки Одоецкой вспыхнули.
И подбородок задрался чуть выше. Но она тотчас взяла себя в руки и выдохнула.
— Вы… отец рассказал вам?
— Непосредственно мне? Отнюдь. Да, я в курсе того, что княжна Одоецкая вдруг пропала прямо в вечер помолвки с одним весьма перспективным молодым человеком. Причём руку к устройству этого брака, весьма, к слову, выгодного для рода Одоецких, приложила Её императорское Высочество.
