Громов: Хозяин теней 5 - Екатерина Насута
— Дорогая княжна, я в курсе, — прервал её Карп Евстратович. — Извините. Просто вы устали. Мне в ближайшие дни отдых в принципе не грозит. Так что давайте не будем тратить время на прокламации. И так, вас вовлекли в помощь народу? Верно?
— Да. Я… я помогала. И не стыжусь этого.
— И не надо. Это весьма похвально. Более того, скажу, что сейчас идёт работа над проектом, который предусматривает открытие уездных государственных лечебниц по всей стране. И привлечение молодых людей к работе. Причём Гильдия Целителей готова пойти на уступки и предоставить временную лицензию тем, кто сдаст упрощённый экзамен. То есть, ваши друзья смогут работать сами, без прикрытия старших… товарищей, но вполне легально и с оплатой. То же самое со школами. Да, это дело не года и не двух, но в перспективе должно переломить ситуацию.
Глаза Одоецкой вспыхнули. Она аж вперёд подалась.
— Кстати, именно ваш дед и возглавляет рабочую группу. Но мы не о том. Дайте я предположу, что было дальше. Работа вас увлекла. Ваша натура требовала действия. А ещё, что бы вы ни делали, число страждущих не уменьшалось. И вы пришли к пониманию, что сколь бы великим целителем ни стали, вас не хватит на всех. Что менять надобно саму структуру. Глобально. Так?
— Д-да… но…
— Не вы первая, Татьяна Васильевна, не вы, боюсь, последняя. Это уже давно не новость, что они умеют натолкнуть на правильные мысли. Сперва, полагаю, беседы были вполне умеренного толка. Скажем, о реформах, которые облегчат участь народа. Затем о том, что правительство сознательно не желает проводить эти реформы. С каждым разом разговоры становились всё более радикальными. И вот кто-то бросил мысль, что, если система так дурно работает, надо сломать её. Всю. От основания. Разрушить плохой старый мир и построить хороший.
— Я… не одобряла путь насилия, — сухо произнесла Одоецкая, которая, кажется, на жандарма обиделась. А за что? Правду же сказал.
Хотя с женщинами поэтому и сложно. Вроде правду сказал, а всё одно виноватый.
— Верю. И всецело одобряю. И понимаю, что перемены нужны, — а Карп Евстратович, похоже, умел ладить с женщинами куда лучше меня. — И они будут. Там тоже пришли к правильным выводам.
Он указал пальцем на потолок.
— Но мы к вам переходим. Итак, с одной стороны собратья по грядущей революции, с другой — ваши родители и жених. В какой-то момент вам стало тяжело существовать в двух мирах. И вы решились бежать.
— Не совсем. Решительности мне никогда не хватало. Я… я ведь пыталась быть хорошей дочерью. И Герман где-то был мне симпатичен. Он умный. Серьёзный. И в целом не то, чтобы полностью разделял мои взгляды… скорее он придерживался умеренно-либеральных, понимая, что реформы назрели и… не важно.
Ну да, замечательный жених.
Вот только невеста дала дёру. И опять я ни фига не понимаю. Ладно, если б он вызывал отвращение, а родители настаивали. А тут чего не так-то?
— Вы встретили кого-то… другого? — очень осторожно поинтересовался Карп Евстратович.
И по тому, как вспыхнули щёки Одоецкой, я понял — угадал. Что ж, тогда многое становится понятно. Если большая любовь, то здравый смысл бессилен.
— Он… да, я влюбилась! — Татьяна Васильевна вскинула голову. — И не стыжусь этого! Я…
— Помилуйте, кто ж вас тут стыдит. И ваши сердечные дела меня интересуют исключительно в плане общего влияния на ситуацию, в которой они оказались. И если к оной отношения не имеют…
— К сожалению, имеют, — краска схлынула со щёк Одоецкой и она опустила голову. — Если бы вы знали, какой дурой я была…
Кажется, теперь смутился Карп Евстратович.
А я ляпнул:
— Девочкам можно…
И заработал полный гнева взгляд. Прям хоть уходи. В теории, конечно, можно и уйти, оставив Тьму слушать, но это ж не честно.
— Извините, мне… надо быть сдержанней, — Татьяна подняла одеяло повыше. — Но это всё… понимаете, в тот вечер я вдруг ясно осознала, что не смогу. Я стояла перед зеркалом. Смотрела на себя. Шёлковое платье. Драгоценности… матушка обсуждала, что на помолвку допустимо надеть только жемчуга[2], но вскоре я смогу позволить себе выбрать что-то более впечатляющее. И я понимала, что всё это глупо… и её рассуждения о свадьбе. О том, что нужно будет добавить в приданое и можно ли заменить рубиновый гарнитур изумрудным, поскольку изумруды мне куда больше к лицу, но рубины — это подарок от бабушки. И это такое вот… я чувствовала себя в ловушке. Понимаете? А ещё осознала, что помолвка — это ведь слово. Обещание. Нельзя нарушать данное слово.
— И вы сбежали.
— Да… прямо, как была, в бальном платье, в этих жемчугах… матушка дала мне свою нить, которую получила в подарок от своей матушки, а та от своей…
Вздох.
— Я… я сказала, что мне нужно… нужно побыть одной. Немного. Что я волнуюсь. А сама позвонила другу… тогда я думала, что он мне друг. И он сказал, что всё устроит. Чтобы я выждала десять минут и дальше выходила. Я спустилась на кухню. Выбралась через чёрный ход. И села в машину, которая меня ждала. Вот… я знала, что отец будет искать. Я… я оставила письмо. Я попросила прощения. Сказала, что не вижу дальнейшего пути в замужестве. Что собираюсь посвятить свою жизнь служению народу. Просила меня не искать. Обещала писать. Я держала обещание.
— Только письма не доходили.
— Что?
— Первое, которое вы оставили, ваша матушка сожгла.
— Зачем?
— По словам вашего деда, надеялась, что вас вернут и не желала, чтобы оставались этакие свидетельства вашей глупости.
— Дед…
— Ему сообщили не сразу. Он связался с моим… знакомым. Просил о помощи. В частном, так сказать, порядке. И да, он уверен, что других писем не было.
— Я… я передавала…
— Как вы оказались в подвале?
— Сперва я жила на тайной квартире. С другими членами…
— «Нового света»?
— Да, — Татьяна выдохнула. — Вы знаете о них?
— Не так много, как хотелось бы. Имена назовёте?
Она задумалась. Ненадолго, но…
— Да. То, что они делают… это неправильно. Дело даже не во мне. Я… я сильная. Меня хватило не на один цикл. Но другие девочки не всегда выдерживали и первого. Так что я назову. Пусть… пусть сочтут предателем. Выживу.
