Последний герой СССР - Петр Алмазный
Поднялись по лестнице и Петр тут же надавил на кнопку звонка. Так и стоял, не отрывая пальца, пока отец не открыл дверь с недовольным ворчанием:
— Это кто тут такой звонкий?
Он был с газетой в руке. Я хмыкнул: звонок застал его на пути к туалету, газеты обычно отец читал там.
— Дядь Борь, здрасьте! — Радостно произнес ботаник, сияя искренней улыбкой.
Отец усмехнулся, распахнул дверь шире.
— Проходите, — пригласил он и тут же спросил:
— Петруха, вот ты ответь мне… Я всего на пятнадцать лет старше тебя, почему ты меня дядей называешь? Звал бы уж тогда Борисом Александровичем, если просто Борей тебе неудобно.
— Не, дядь Борь! — Петр прошел в прихожую, стащил с ног старые сандалии и, посмотрев на дырку в носке, снял и носки, засунув их в обувь. — Борис Александрович — это как на работе, слишком официально. А так словно к себе домой пришел и вы мои родственники. А теть Зина дома?
— Подозреваю, Петя, что у тебя весь мир родственники и ты везде как дома! — Отец рассмеялся.
— Разве это плохо? — Парировал Петр.
— Боря, не держи мальчиков на пороге, — крикнула из кухни мама. Вышла в коридор и, принюхавшись, посмотрела на нас с подозрением.
— Вы по каким помойкам шарились? — Она сморщилась и открыла дверь ванной. — Мыть руки и, там на полке, освежитель воздуха — сирень. Побрызгайтесь оба. А то пахнет от вас специфически.
Петр тут же протянул ей пакет.
— От меня только рыбой! Свежей! Это вам! — Он кивнул в мою сторону. — А от него пьяным мужиком пахнет. Сейчас тащил одного до больницы.
Я сделал большие глаза, в надежде, что Петр прикусит язык, но куда там, его уже понесло. Не дожидаясь приглашения, он приобнял мою строгую мать за плечи и, вместе с ней, прошел на кухню.
— Не представляю, как там люди живут! И что могло сподвигнуть построить себе халупу в Яме, вместо того, чтобы устроиться в колхоз или совхоз и получить нормальное жилье? — Донеслось до меня.
Я заскочил в ванную, открыл кран и плеснул холодной воды в лицо. Тщательно вымыл руки индийским мылом. Запах у него специфический. Мне нравился. Потом со вздохом посмотрел на баллончик освежителя и чисто для проформы пару раз брызнул на себя. Вот прожил жизнь, считаю, что вполне себе долгую — все-таки пятьдесят с лишним — а все так же боюсь расстроить маму. И не хочу ее осуждения и упреков.
Взгляд матери, острый, знающий все мои проделки с пеленок, скользнул по мне, когда я вошел на кухню. Она принюхалась и довольно кивнула.
Я приготовился к допросу с пристрастием, но к моему удивлению, мама не стала ни о чем спрашивать. Она лишь вздохнула, сунула нам с отцом по острому ножу и властно указала на раковину.
— Рыбу почистить, разделать на куски.
Я покорно встал к раковине, принимаясь счищать с блестящей боковины крупную, похожую на перламутр чешую. Отец брал тушку рыбы, разделывал, срезал плавники. Мысленно я материл тех рыбаков, что попались мне на глаза днем, и свой же порыв купить у них рыбу. Но хоть занятие было знакомым, медитативным. Чистка рыбы — то еще искупление. Мы со отцом молча, синхронно работали ножами, и через десять минут на разделочной доске лежали аккуратные, готовые к жарке куски.
Скоро в центре стола стояло большое блюдо, на котором искрился золотистой корочкой жареный карп. Аппетит, как говорится, приходит во время еды. И я налегал на рыбу, словно заедал ею всю ту дрянь, что произошла со мной за последнее время. Наконец, насытившись, откинулся на спинку стула и, посмотрев на свою семью, подумал: «Как же все-таки хорошо дома!»…
— Мам, пап… — начал я, отодвигая тарелку. — Вы там… дом присмотрели? О котором говорили? В Кубанке? С дядей Андреем вообще встречались?
Родители мгновенно переглянулись. Краем глаза я заметил, как пальцы отца нервно переплелись. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но мама, всегда более прагматичная и решительная, его опередила.
— Мы решили по-другому поступить, Влад, — сообщила она, избегая моего взгляда и старательно смахивая несуществующую крошку со стола. — Мы с отцом присмотрели для тебя дом получше, и подороже. У нас, на Мирном. И ездить никуда не надо будет, и с нами рядом. В общем, мы деньги… вложили. Купили облигации-лотереи Союза ветеранов Афганистана.
В кухне стало тихо. Слишком тихо.
— Какие облигации? — переспросил я, и мой голос прозвучал глуше, чем хотелось.
— Очень перспективные! — оживился отец, подхватывая инициативу. — Там проценты огромные обещают, куда больше, чем в Сберкассе. Это же не коммерсанты какие-то, а… серьезная организация. Будут тебе хорошие доходы. И там уж сам купишь себе, что надо. А нам и тут места хватит с матерью.
Мама кивнула, вроде бы соглашаясь, но глаза отвела в сторону.
— Да, да. Очень солидные. Это организация… — она сделала крошечную паузу, — … ветеранов Афганистана. Люди проверенные, твои сослуживцы. Не подведут.
Я едва не застонал — хотели как лучше, получилось как всегда! Воистину, дорога в ад выложена благими намерениями!
Я закрыл лицо руками, чувствуя, как кровь отливает от кожи. Перед глазами поплыли кричащие заголовки в газетах, по сути рекламирующие финансовые пирамиды: «МММ», «Проценты под крылом министерства», «Вкладывайтесь в патриотов», 'Хопер-инвест — отличная компания. И мать, плачущая над разноцветными бумажками, за которые отдала последние деньги — тайком от меня и от отца. В моей первой жизни…
— Мама… Папа… — я посмотрел на их растерянные лица. — Это же классическая пирамида.
Глава 23
Союз «героев-афганцев»… В девяностом его возглавлял… возглавляет Виктор Слонин. Или, по-простому, Витька Слон. Мой сослуживец. Мы вместе с ним попали в заваруху в Афгане, потом после госпиталя в Фергане, дослуживали там же. Он ушел на дембель на полгода раньше меня…
— Ладно, решим вопрос. Несите сюда свои «акции» или что вам там дали? — Я посмотрел на них и успокоил:
— Да не переживайте вы так, с председателем договорюсь, деньги вернет. Мам, пап, ну правда, прежде чем делать что-то для меня, в следующий раз посоветуйтесь со мной, договорились? Может, у меня другие планы? Сейчас соблазнов будет очень много, времена наступают непонятные. Так что давайте с деньгами аккуратно. Единственное, что будет правильным — это недвижимость.
