Инженер Петра Великого – 8 - Виктор Гросов
Едва я спустился с помоста, как ко мне, расталкивая людей, пробился чуть осунувшийся Дубов. Он подбежал и, забыв про чины, сгреб меня в объятия так, что чуть ребра не хрустнули.
— Живой, Петр Алексеич, живой! — выдохнул он мне в ухо.
— Да живой, живой, — я хлопнул его по спине, — Но это пока. Сейчас же раздавишь меня, медведь.
— Я уж думал, все, — он отстранился, смущенно отводя глаза. — Признаться, генерал, чуть портки не обмочил, пока булавой-то махать начали. Думал, не успею…
Тут я не выдержал. Громкий смех, до слез, вырвался из груди, выпуская весь ужас последних часов. Этот простой, солдатский юмор был лучшим лекарством. Да и нервный это смех был. Не припомню, чтоб так близко я был к смерти.
Бунт, который в моей, прошлой истории должен был обескровить юг России на долгие годы, был обезглавлен изнутри. Я смотрел на своих игнатовских гвардейцев, на растерянных казаков, на Зимина, уже наводящего порядок, и впервые за все это время пришло острое, пронзительное, почти болезненное счастье. Я предотвратил катастрофу, спас тысячи, может быть, десятки тысяч жизней, переписав одну из самых кровавых страниц истории моей родины.
Операция по умиротворению Дона, на которую в ином случае ушли бы годы и целая армия, была завершена. Почти не начавшись.
Глава 16
Странное утро выдалось в Черкасске. На смену вчерашнему реву толпы пришло молчание, от которого становилось только хуже. Стоя на крыльце комендантской избы, я вдыхал мерзкую смесь из запахов гари и пролитой браги. Бой выигран, а война только начинается.
С серым лицом и глубоко запавшими тенями под глазами ко мне подошел Илья Зимин, новый атаман. Ночь для него, очевидно, выдалась не легче моей.
— Ну что, Петр Алексеич? — хрипло буркнул он. — Зачинщиков за ночь похватали. Однако народ затаился. Ждет, когда твои гвардейцы за веревки примутся.
На площади люди сбивались в кучки, провожая каждого моего солдата тяжелыми взглядами исподлобья. Они ждали привычного сценария: пришел царский генерал, бунт подавил, теперь начнутся расправа и грабеж. И этот сценарий нужно было ломать.
— Виселицами сыт не будешь, Илья Матвеич, — ответил я. — Страх — плохой помощник в делах. Мне нужно, чтобы они работали, а не боялись.
— Не верят они ни во что, кроме сабли. Многие ночью убёгли, страшатся, — покачал головой Зимин. — Да и в машины твои, прости господи, как в нечистую силу верят.
— Вот это мы сейчас и поправим.
По моему знаку из-за угла выехал Дубов.
— Петр Алексеевич, прикажете начинать зачистку?
— С точностью до наоборот, Дубов. Начинаем расчистку.
Лицо моего капитана вытянулось.
— То есть… хламье убирать? Нашими-то силами?
— Не хламье, а хаос, — поправил я. — Сейчас это самое важное. Выполнять.
«Бурлак», натужно вздохнув паровой машиной, медленно выполз на площадь. Толпа вздрогнула и отхлынула, словно от огня. Матери хватали детей, мужики невольно тянулись к оружию, которого у многих уже не было. Все ждали, что стальной монстр начнет давить и стрелять.
Но машина, проигнорировав людей, подползла к огромному завалу из обломков телег и бочек, перегородившему самый широкий проулок к пристани. Не обращая внимания на перепуганных зрителей, механик ловко зацепил стальным тросом лебедки самую крупную телегу.
— Тяни! — рявкнул Дубов, и его голос гулко разнесся над притихшей площадью.
Двигатель зафыркал, из трубы вырвалось облако пара. Трос натянулся, как струна, заскрипел металл. На мгновение показалось, что ничего не выйдет: «Бурлак» натужно замер, резиноидные колеса провернулись, взрывая грязь. Из толпы донесся чей-то злорадный смешок.
Трос лопнул. Оглушительный щелчок — и стальной канат хлестнул по броне, оставив на ней глубокую царапину. Смех в толпе усилился. Кто-то выкрикнул:
— Сдулась нечистая!
Дубов нахмурился и резко обернувшись ко мне. Я спокойно покачал головой: продолжай. Эта мелкая неудача, впрочем, оказалась на руку. Машина предстала не всесильным божеством, а просто железом, которое тоже ломается. Суеверный ужас в глазах толпы заметно поубавился.
— Цепь давай! — прорычал Дубов механику.
Со второй попытки, уже с помощью толстой якорной цепи, дело пошло на лад. С чудовищным треском ломающегося дерева и визгом сминаемого металла завал поддался. «Бурлак», натужно дыша, одним движением оттащил всю эту груду хлама в сторону, освобождая проулок к реке.
Смешки стихли. Наступила тишина, но уже другая — изумленная. На эту работу у них ушла бы целая артель и полдня времени. Машина сделала это за пять минут.
Не давая им опомниться, я указал Дубову на следующий объект — полусгоревший кабак, черным скелетом торчавший в центре площади. Это здание — символ вчерашнего пьяного бунта.
На этот раз «Бурлак» действовал проще: уперся в угол строения массивным протобампером и просто надавил. С долгим, мучительным скрипом гнилые балки поддались, и кабак сложился внутрь, как карточный домик, подняв тучу пыли и трухи.
Этот акт осмысленного, целенаправленного разрушения произвел на толпу еще большее впечатление, чем расчистка завала. Они увидели, как сила, которую они считали дьявольской, на их глазах наводит порядок. Уничтожает символ их вчерашнего безумия, расчищая место для чего-то нового.
Зимин, стоявший рядом, задумчиво поглаживал бороду.
— Хитро, барон, — проговорил он. — Очень хитро. Ты им показываешь, как надо.
— Они должны сами захотеть этого порядка, Илья Матвеич. Захотеть, потому что он выгоден. А теперь — время для второго шага. Мне нужны люди.
— На виселицы?
Я сдержал смешок.
— На работу.
Отведя его в сторону, подальше от любопытных ушей, я изложил свой план:
— У меня в обозе казна. Небольшая, правда. Готов прямо сейчас выдать подряды на полную расчистку города, ремонт причалов, восстановление моста. Платить буду серебром. Каждый вечер, по итогам работы. Ты, атаман, отвечаешь за артели. Набери людей, поставь над ними десятников, следи за работой. Я плачу, ты — организуешь.
Зимин нахмурился, прикидывая что-то в уме.
— Деньги — это хорошо, однако голытьба работать не привыкла. Грабить проще.
— А мы сделаем так, что грабить станет невыгодно и опасно. Твои рабочие артели, Илья Матвеич, будут считаться на государевой службе. И получат право защищать свои объекты — склады, лесопилки, стройки — с оружием в руках. Любой, кто попытается им помешать, будет объявлен врагом Войска Донского.
