Инженер Петра Великого – 8 - Виктор Гросов
Повернутые в сторону «Бурлаков» нескольких пушек его обнадеживали. Теоретически, при грамотном наведении, это могло сработать. Теперь понятно спокойствие вождя бунтарей относительно «Бурлаков».
Булавин медленно поднялся. Толпа замерла. В этой тишине, которой он упивался, воздух буквально звенел. Готовясь произнести приговор, он поднял над головой тяжелую, окованную серебром атаманскую булаву. Время растянулось, почти остановилось. На серебре тускло бликовало утреннее солнце. На его лице застыло торжествующее, безумное выражение. Гул толпы стих, сменившись напряженным, выжидающим молчанием.
Вот и допрыгался ты, Петр Смирнов. А ведь как красиво все начиналось. С самых низов дошел до титула барона. От простого подмастерья до генерала, начальника Инженерной канцелярии, собственника первых Кампании в России. И что теперь? Смерть от рук бунтовщика? Неужели вся моя жизнь была для этого? Я попал сюда, чтобы умереть от рук Булавина?
С другой стороны, я же выполнил свой главный проект — взрастил правильного Алексея. А враги… Они всегда будут. И Алексей справится. Наверное. Я нащупал дерринжер. Им тяжело кого-то убить. Но ранить Булавина я успею. Наверное.
В этот момент, сквозь оглушительную тишину ворвался пронзительный, режущий ухо свист.
Не успел его отзвук стихнуть, как с трех сторон ударили по помосту. Из боковых проулков, из самой толпы, оттуда, где их никто не ждал, вырвались сотни казаков. Они не кричали «Ура». Двигались молча, быстро, и в этой тишине лязг выхватываемых клинков звучал особенно страшно. Люди Зимина.
Неужели? Не нарушил уговор!
Началась резня. Короткая, безжалостная. Булавин отскочил назад, под защиту охраны. Меня грубо толкнули его охранники, я упал на доски, чудом увернувшись от чьего-то слепого удара. Вокруг закипел ад. Казаки Зимина, как волки в овчарне, врезались в ряды опешившей личной гвардии Булавина. Запрокидывались столы, летели скамьи, кто-то падал, захлебываясь криком. Два пластуна Некрасова, возникнув из ниоткуда, настигли у края помоста пытавшихся бежать иностранных советников. Короткий взмах сабли — и кукловоды остались лежать в грязном снегу.
Сам Илья Зимин, появившись во главе ударного отряда, прорубил себе дорогу через телохранителей и сошелся с Булавиным лицом к лицу. Поединок вышел грязным и коротким. Развернувшись, Булавин замахнулся булавой — удар фанатика, полный ярости. Зимин, не отступая, шагнул в сторону, пропуская оружие мимо себя, и нанес один-единственный, короткий удар клинком под ребра. Булавин захрипел, выронил булаву и тяжело осел на доски помоста, заливая их кровью.
В тот же миг просвистели двигатели «Бурлаков». Быстро они, наверняка заранее взгрели. Дубов не ждал приказа. Получив самый явный сигнал, он бросил свои стальные машины вперед — не стреляя и не угрожая. Он просто двинулся напролом, на тех радикалов, что сбились в кучу и пытались сопротивляться. Зрелище трех неумолимо ползущих железных чудовищ оказалось страшнее залпа. Толпа шарахнулась, давя друг друга, и очаг сопротивления был смят, рассеян и уничтожен весом и сталью. Канониры, которые должны были стрелять по «Бурлакам», были смяты в общей давке людьми Зимина.
Переворот занял не больше пяти минут. Время, за которое одна эпоха на Дону сменила другую.
Хаос схлынул так же внезапно, как и начался. Над майданом повисла мертвая тишина. Толпа распалась на тысячи ошеломленных, испуганных людей. Они стояли в оцепенении, раздавленные скоростью и жестокостью произошедшего. Их вождь-мессия лежал в луже крови, а на его месте стоял молчаливый и страшный в своей новой силе атаман Зимин.
Я медленно поднялся на ноги, не замечая смятого и испачканного мундира. Адреналин, гудевший в крови, сменился спокойствием победителя. Рядом, тяжело дыша, выпрямился сам Зимин; его кафтан был забрызган кровью, в руке — все еще дымящийся клинок. Наш вид на залитом кровью помосте, рядом с телами Булавина и его иностранных «советников», сам по себе был заявлением: родился новый порядок.
Нельзя было давать им опомниться, нельзя было позволить страху перерасти в ярость. Я подошел к краю помоста и проорал во всю мощь легких.
— Бунт окончен! — каждое слово я чеканил. — Безумие, в которое вас втянули чужаки и самозванцы, закончилось!
Толпа вздрогнула. В тысячах глаз читалась растерянность. Они ждали расправы, ждали царского гнева, который должен был обрушиться на их головы.
— Именем Государя-Императора, — я говорил громко, чтобы слышали на самых дальних окраинах площади, — я объявляю помилование! Всякому, кто сейчас сложит оружие и мирно вернется к своему куреню, не будет ни суда, ни расправы. Пролитая здесь кровь смоет вину тех, кто был обманут. Однако всякий, кто поднимет саблю вновь, будет считаться врагом Войска Донского и изменником родной земли!
Слово «помилование» недоверчиво прошелестело по толпе. Они не ожидали такого. Не давая им времени на раздумья, я поднял тяжелый свиток, валявшийся у «трона» Булавина и обагренный его кровью — тот самый, что вчера стал поводом для моего ареста. Оттиск имперской печати ни с чем не перепутаешь.
— Государь-Император подтверждает все, что было обещано вчера! Отныне жизнь ваша будет строиться по новому закону — Донскому Уложению! — я развернул пергамент, и гербовая печать полыхнула на солнце. — Беспошлинная торговля вашим хлебом и рыбой! Прямые государевы заказы на коней и провиант, с платой вперед! Десятая деньга с каждого пуда соли и сукна, сделанных на вашей земле, — в вашу войсковую казну! На вечные времена! Все это становится законом!
Я говорил о деньгах, о контрактах, о будущем — на языке, который они понимали лучше, чем язык фанатичной веры. На их лицах страх сменялся задумчивостью, а затем — живым, расчетливым интересом в глазах степенных, хозяйственных казаков.
Закончив, я повернулся к Зимину, который все это время стоял неподвижно, как скала, за моей спиной. Я положил ему руку на плечо — жест, передающий власть на глазах у всего Войска.
— Гарантом этого Уложения и воли Государя на Дону отныне и вовеки будет новоизбранный войсковой атаман — Илья Матвеевич Зимин!
Последние слова я снова выкрикнул, и они потонули в поднимающемся над площадью гуле.
Судя по некоторым рожам, не всем по душе все что произошло. Думаю, процентов тридцать ночью сбегут. Тяжело будет Зимину бандитов «отстреливать».
Зимин, не теряя ни секунды, вышел вперед и отдал свой первый приказ. Его привыкший командовать голос пророкотал:
— Сотникам! Оцепить площадь! Раненым помочь, мертвых убрать! Кто не повинуется — под арест! Живо!
Новая власть начала работать. Кто-то из ближних сотников Зимина первым снял шапку. За ним другой, третий. По площади прошла волна, и через минуту большинство уже
