Инженер Петра Великого – 8 - Виктор Гросов
Мой хронометр — фитильная свеча на столе — медленно пожирал время. Каждый оплывший сантиметр воска приближал рассвет и вынесенный мне приговор. План «А», рассчитанный на здравый смысл и экономическую выгоду, разбился. Пора было разыгрывать партию по-крупному.
Скрипнула дверь. На пороге, заслонив на мгновение тусклый свет уличного фонаря, замерла кряжистая фигура. Приставленная Булавиным охрана без лишних слов расступилась: ко мне явился Илья Матвеевич Зимин. Спасибо Остапу и Грицко, что описали казака и дали небольшие вводные. Шел он открыто, с видом человека, исполняющего волю своего вождя. Разработанная моими пластунами легенда сработала безупречно — атаман Зимин прибыл еще раз допросить государева посланника.
Он вошел, дверь за ним захлопнулась, отрезая нас от внешнего мира. Седоусый, с тяжелым, оценивающим взглядом умного хозяйственника. В нем не было ни грамма булавинской одержимости, только своеобразное хладнокровие и глубоко запрятанная усталость от всего этого кровавого балагана. Опустившись на лавку напротив, он положил на стол свои огромные, мозолистые руки.
— Говори, барон, — тихо выдал атаман. — Что за слово у тебя ко мне? Да покороче.
Я чуть склонил голову.
— Говорить будем, атаман, о твоем будущем и будущем Дона.
Из-под его усов вырвался короткий, недоверчивый смешок.
— Будущее наше — в воле да сабле. Так сказал Кондратий Афанасьевич.
— Воля, которая зависит от настроения пьяной толпы и нашептываний чужаков у помоста? — подавшись вперед, я понизил голос до шепота. — Это не воля, Илья Матвеевич, это поводок. Короткий, с удавкой на конце. Я предлагаю иное.
Свеча колыхнулась, отбрасывая причудливые тени. Взгляд его стал жестче.
— Я предлагаю тебе власть. — А чего тянуть? Я выложил свой главный козырь. — Не место в совете при самозваном царьке, а всю полноту власти на Вольной земле. Я предлагаю тебе чин войскового атамана, признанный Государем-Императором. Титул, который ты сможешь передать сыну. Шанс основать династию, которая будет править Доном не один десяток лет.
Зимин медленно поднял на меня глаза. Он явно взвешивал каждое мое слово, искал подвох.
— Зачем это тебе? Зачем Государю сажать на Дон нового царька?
— Государю нужен порядок, атаман. И сильный человек, способный его обеспечить. А мне — товарищ. Поэтому речь не о марионетке, а о системе. — Я решил сразу вскрыть и второй пласт своего плана. — Ты станешь войсковым атаманом всего Дона. Однако земли вокруг Азова, с их соляными варницами и выходом к морю, отойдут под руку атамана Некрасова. Он будет твоим соседом, не подчиненным, а равным. Два сильных хозяина всегда договорятся о выгоде, в то время как один тиран неизбежно приведет землю к новой войне. Я предлагаю тебе стать первым среди равных, а не последним в очереди на плаху.
На скулах Зимина заходили желваки. Мое предложение было целой экосистемой, где он становился главным хищником, правда не единственным.
— Это все торг, барон, — произнес он. — Слова. Где правда?
— А правда, Илья Матвеич, в том, что ты и твои казаки — разменная монета в чужой игре, — я пошел ва-банк, основываясь на одних догадках. — Или ты всерьез думаешь, что Булавин сам додумался до всего этого? Что пожар разгорелся сам по себе?
Я внимательно смотрел ему в глаза, ловя малейшее изменение. Сейчас или никогда. Угадал я или нет? Рискую.
— Те двое, что вечно вертятся у его помоста, — небрежно бросил я, словно знал о них все, хотя не имел ни малейшего понятия. — С их столичной выправкой и французским вином в бутылках. Они не казаки. Им плевать на вашу веру и волю. Их хозяевам нужно одно: чтобы русские убивали русских. Чтобы Дон захлебнулся в крови, мои заводы встали, а армия Государя увязла здесь на годы. Булавин — их таран. Вы, казаки, — просто дрова, которые они бросают в огонь.
Зимин помрачнел. Попал. Мой выстрел вслепую угодил точно в цель. Он, хозяйственник и практик, не мог не замечать этих чужаков, не мог не чувствовать их чужеродного влияния. Мои слова лишь облекли его смутные подозрения в четкую и страшную форму.
— Он толкает вас на самоубийство. Когда вы окончательно ослабнете, когда перебьете друг друга, сюда придут либо турки с юга, либо регулярная армия с северо-запада. И тогда уже никто не станет предлагать договоров. Вашу землю разделят, волю отнимут, а оставшихся в живых обратят в крепостных. Вот цена веры в красивые речи Кондратия.
Я замолчал. Фитиль свечи догорел до первой отметки. Час прошел.
— Выбор за тобой, атаман, — я вздохнул. — Ты можешь войти в историю как Илья Зимин, Спаситель Дона. Человек, остановивший братоубийственную войну и давший своему народу будущее. Или можешь сгореть в одном костре с безумцем, и твои дети будут проклинать твое имя, батрача на руинах того, что ты не смог защитить. Выбор за тобой. Но времени на раздумья у тебя нет. Совсем.
Зимин долго молчал. Он смотрел на свои руки, лежащие на столешнице, привыкшие держать саблю, вожжи и счетную книгу. Он был строителем, а не фанатиком. На его глазах дело всей жизни, его род, его земля — все летело в огненную пропасть за безумцем, возомнившим себя мессией.
— Рискованно ты играешь, барон, — проговорил он, не поднимая головы. — Сотни мои мне верны. Однако у Кондратия глотка луженая, а за ним голытьба да пьянь, которым терять нечего. Ввяжись я в драку — потопят числом. И меня, и моих людей. И что тогда?
Он был прав. Чистой воды авантюра. Я ставил на его авторитет и на здравый смысл его людей, но против них была ярость толпы, подогретая хмелем и сладкими речами. Забавно, ведь изначально я и вправду хотел договориться. И именно с Булавиным. Рассчитывал найти в нем трещину, надавить на тщеславие, перекупить, в конце концов. Но этот человек оказался цельным в своем безумии. Теперь приходилось импровизировать, выстраивая новую стратегию на руинах старой.
— А теперь слушай ты меня, — он поднял тяжелый взгляд. — Час назад я от Булавина. Совет у него был, с атаманами да с этими… чужими. Так вот, эти «чужаки» убедили его, что твои речи на круге — яд, что в старшине уже брожение пошло. Что нужно кровью
