Патриот. Смута. Том 4 - Евгений Колдаев

Выдохнул. Злость стала сменяться смехом.

Собрался.

— Так, а сам-то ты видел чего или слышал?

— Люди сказывают, государь.

— Ты мне тут, что решил… — Процедил я сквозь зубы, давя смех. — Ты же трактирщик. Ты таких историй сотни слышал. Как ты в такое верить-то можешь? А⁈

— Так я… Так поначалу…

— А сейчас-то чего⁈

Дурость!

Ох ты же… Выругаться бы покрепче так, чтобы у всех вас уши в трубочку завернулись. Одна бабка другой сказала, что старик ее кашлянул, а через час уже поминать его пришли всем селом.

Дожили.

Люди сверх меры испуганные, здесь не скажешь ничего. Маришка их в страхе держала. Потом сожгли ее, здесь еще татары на пороге стоят, мужики воевать ушли. Кто повел их? Какой-то… Ну а кто я им? Да по факту — хрен с бугра, если так, по сути, рассудить.

Явился, возглавил, повел в битву. Да — боярин, да — воевода умелый, да — организовал всех и делами своими уважение заслужил быстро. Невероятно быстро. Но — я же не родич им, не земляк, если так взглянуть. Пришел из самой Москвы один, без войска, и как-то все завертелось так, что сложилось как надо.

Можно ли видеть в этом божественное проявление?

Отчего простому человеку не увидеть-то? Только вот трактирщик, непростой смертный.

— Все? — Спросил я вздохнув. Все тот же бред, слухи и сплетни. Пустая болтовня.

— Нет, государь. — Он громко сглотнул, опять сжался.

— Что еще?

— Письма. — Он трясся. — Вечером люди на постой встали, пятеро. Усталые, побитые, конными пришли. Лошадки их прямо совсем плохенькие.

— И чего? Откуда?

— Сказали… — Он икнул. — Сказали с Поля.

— С Поля? Казаки?

— Да кто знает-то. Заплатили. Вроде казаки. Не татары. Поздно было.

— Ну? — Что-то ты тянешь, никак не вытянешь.

— А утром, как собирались, я расспрашивать стал. Говорят, что письма у них в Елец, Тулу, Лебедянь и еще… Не помню я, господарь. В столицу, так мыслю.

— Мыслишь, значит… Что за письма? От кого?

Он голос понизил.

— Говорят, что с Поля о царе русском. Говорят, что бил в Поле царь русский Кан-Темир мурзу. Что силен он, славен, и люди вокруг него собираются. Идет трон по праву данный занимать.

Так, стоп! Что за бред. Хотя вот это уже не выдумки. О таком кабатчик брехать не станет.

— Путята, ты их видел? — Я приподнял бровь.

— Да, воевода. Видел. — Он пожал плечами. — Казаки какие-то, с виду.

— А это все слышал?

— Нет. Но Несменян поутру мне это, как начал рассказывать я… — Он глаза опустил, тоже сжался чуть. — Я ему сказал, что глупость какая-то.

Григорий голос подал, до этого смотревший на творящееся с грустным раздражением.

— Опять слухи все те же, воевода. Мы еще в поместье там, в остроге обсуждали все это. Ты же нам сказал, воевода ты. Боярин. Не царь. Царя ставить будем сильного, клялся нам в этом. Собор всей земли, Земский то есть, собирать говорил. Верим мы тебе, воевода, а тут. Сам не ведаю, откуда в головах такое. Может, кабатчик того…

Он уставился на Несмеяна. Тот бухнулся на колени, вновь начал креститься, молиться, кланяться.

Григорий по голове постучал, добавил тихо.

— Может, он со страху то… того, что татары пожгут, умом тронулся? А? Или выпил чего и…

Я рукой махнул. Черт знает что твориться. Какие-то казаки. Какие-то письма, что за ерунда.

— Встань, Несмеян. Говори по делу. Что за люди?

Я не очень понимал, откуда эти люди могли взяться и почему письма у них… Письма!

— Что за бумаги?

— Так не видел я их, бумаг то есть. — Залепетал трактирщик. — Сказано было, что с Поля едут ну и письма у них. Как можно.

— А в Воронеж писем нет?

— Не ведаю.

Звучало это все очень странно. Можно списать на то, что, как и во всей истории со «знамениями» люди слышали то, что хотелось им. И додумывали сами остальное.

— Ладно. Собратья. Думаю, опять кто-то что-то выдумал. Может, казаки Чершенского, какие из острога и от войска его отбились, наговорили тебе.

— Прости, господарь, воевода.

— Ладно, дальше давайте по существу.

Совет по финансовым делам продолжился.

Сидели мы до обеда. Обсуждали, шумели, говорили. Слуги, что воеводе Фролу служили, заглядывали раз, потом второй. За кушанья раболепно спросили. Я приказ подавал.

Карту пришлось собрать и позвать опального писаря.

Пока таскали на стол пищу, он явился, в пол поклонился.

— Воевода, рад видеть в добром здравии, спаситель наш, защитник. — Выпалил скороговоркой.

— Савелий, здравствуй, срисовать сможешь? — Сразу перешел к делу. Показал ему чертеж.

Он уставился на карту, что Фрол Семенович передал, потом на нижегородский экземпляр. Затылок почесал, попыхтел. Чувствовал я, что соображает и отказать боится. Но также опасается, что не выполнит и гнев на себя мой накличет.

Наконец, выдал скрепя сердце:

— Попробую, воевода.

Уф, этот хоть господарем не зовет. Может, пил вчера Несмеян? Лишнего, может, принял. Вот и привиделось. Люди какие-то, письма. Выдумка или шутка чья-то странная.

— Давай, бери в работу, или сыну передай. Мне бы еще с татарином своим поговорить. Ты же в их языке умение имеешь.

— Имею, воевода. — Он поклонился. — Дозволь, сыну карту, отнесу и вернусь.

— Неси, обедайте, работайте, как освобожусь, придет за тобой человек.

— Татарина ваше видел. Молился он поутру. Охрана кремля ворчать изволила.

Намаз. Точно, он же мусульманин.

На стол в это время стали подавать кушанья.

В целом к обеду сформировалось у меня некое понимание, что да как делать надо. Денег только мало. По моим прикидкам То, что я у Маришки изъял — вообще капля в море. Забранные у Артемия Шеншина сумки с серебром помогут ощутимо сильнее, но все равно мало этого. Армейская казна, как оказалось — тяжела. Сколько там, у Артемки в сумках было, надо бы уточнить у Григория.

А где еще найти-то столько, чтобы на армию хватило?

Да нигде.

Выходило, что на содержание моей армии всего серебра хватает только на зарплату, и то со скрипом. А не на закупку снаряжения — уже вряд ли.

Сколько-то мы еще у Жука забрали. Но, там тоже капля в море.

Еще в каменьях да драгоценностях было. Но, опять же, как