Инженер Петра Великого – 8 - Виктор Гросов
— Но зачем? — не выдержал он. — Это же просто утяжелит конструкцию! Мы вернемся к тому, с чего начали!
— Не совсем. Подумай, что произойдет, когда медь начнет остывать. Она будет сжиматься, пытаться стать меньше. Но стальная клетка ей этого не даст. И что в итоге? Вал, который уже изнутри распирает чудовищная сила. Прежде чем внешняя нагрузка сможет его согнуть, ей придется сначала побороть эту запертую внутри мощь. Мы создадим хитросплетенный вал, где сталь отвечает за твердость, а медь, запертая внутри, придает ей невиданную прочность и гасит любую дрожь.
Я замолчал. Идея из учебников по сопромату маячила перед глазами. Нартов смотрел на чертеж, его губы беззвучно шевелились, повторяя мои слова, прокручивая в голове физику процесса. На лице медленно разгорался азарт исследователя, столкнувшегося с невозможной, зато завораживающей задачей.
— Давление… — прошептал он, скорее себе, чем мне. — Нужен пресс, чтобы закачать расплав. Идеальная герметизация… И температура… Если перегреть сталь, она потеряет закалку. А недогреешь медь — застынет на полпути…
Он принял идею и уже решал проблему.
— Справишься? — спросил я тихо.
Он поднял на меня глаза, в которых не осталось и тени сомнения.
— Сделаем, Петр Алексеевич. Будет вам ваша кувалда. Самая умная кувалда в мире.
Работа закипела с новой силой. Ангар превратился в сердце шумного организма, где каждый знал свою задачу. Пока одни мастера под руководством Нартова собирали примитивный, мощный винтовой пресс для заливки, а другие готовили форму, я с кузнецами заперся в горне, колдуя над внешней оболочкой — идеальной, бесшовной трубой из лучшей стали.
Когда остывала очередная поковка, я вышел глотнуть свежего воздуха, проветрить голову. Мысли сами собой вернулись к осажденному острогу. Успеем ли? Василь Орлов сейчас где-то там, в степи, отсчитывает последние патроны.
Процесс заливки напоминал священнодействие. Намертво закрепленная, в станине пресса лежала стальная труба. Рядом, в тигле, под пляшущим зеленоватым пламенем горелки, дышало жидким солнцем расплавленная медь.
— Давай, — кивнул я Нартову.
Он отдал команду. Мастера, натужно кряхтя, навалились на рычаги пресса. Из сопла, подведенного к торцу трубы, в ее нутро под давлением хлынул огненный поток. Злое шипение — раскаленная медь коснулась холодной стали. Несколько бесконечных секунд, и вот из противоположного конца трубы показалась первая капля расплавленного металла. Есть. Полость заполнена.
Теперь — самое мучительное: ждать. Ждать, пока природа сделает свое дело, пока остывающая медь будет пытаться сжаться, а сталь — сопротивляться. Пока внутри этого невзрачного цилиндра будут бушевать невидимые силы, спрессовывая его в монолит, прочнее которого мы еще не создавали.
Через несколько часов, когда вал остыл достаточно, чтобы его можно было взять в руки, мы перенесли его на испытательный стенд. Наша последняя надежда. Нартов лично закреплял его в зажимах, его руки двигались с точностью хирурга.
— Нагрузка — пятьдесят пудов на скручивание, — скомандовал я оператору стенда.
Скрипнув, рычаги натянули цепи. Вал не шелохнулся. Стрелка нашего примитивного силомера замерла на отметке.
— Семьдесят!
Снова скрип, натужный стон механизма. Вал держал.
— Сто! Предельная расчетная нагрузка для цельного!
В ангаре воцаилась тишина. Мастера затаили дыхание. Кулаки Нартова сжались. Рычаги натянулись до предела, цепи зазвенели, как струны. Стрелка силомера дрогнула и поползла дальше, за красную черту. Сто десять. Сто двадцать.
Раздался сухой, резкий треск. Но треснул не вал — чудовищного напряжения не выдержал один из зажимов стенда. Сам же вал остался невредим, тускло поблескивая в свете фонарей.
Восторженный рев мастеров разорвал тишину. Они обнимались, хлопали друг друга по плечам, кто-то даже подкинул в воздух шапку. Я повернулся к Нартову. Он поглаживал еще теплый металл вала, на его лице впервые за последние дни появилась улыбка.
Пока в ангаре не улеглась эйфория и мастера возбужденно обсуждали наш прорыв, я уже просчитывал следующие шаги. Из этого потока мыслей меня вырвал Леонтий Филиппович Магницкий, чьи строгие черты лица смягчил чуть ли не мальчишеский восторг. Он бережно нес в руках небольшой деревянный ящик.
— Петр Алексеевич, с Вашего дозволения, — заявил он торжественным тоном, — хочу явить Вам плоды наших трудов, без чего и новое сердце «Катрины» биться не сможет.
Поставив ящик на верстак, он аккуратно снял крышку. Внутри, на бархатной подкладке, покоились серовато-белые пластины металла и странная конструкция из медных и угольных пластин в стеклянном сосуде с густой жидкостью.
— Вот, — Магницкий с гордостью указал на невзрачные слитки. — «серебряная обманка». Или как Вы его еще именуете — цинк. Я был уверен, что вы вычитали о нем в каком-нибудь немецком трактате. Так вот, перерыв всю библиотеку Брюса, все фолианты по алхимии и металлургии, я не нашел ни единого упоминания! Ни у кого! Вы, Петр Алексеевич, его открыли. Это новый, доселе неведомый науке металл!
Он смотрел на меня с благоговением, явно ожидая, что я подтвержу свое «великое открытие». Оставалось пожать плечами. Пусть считает меня первооткрывателем, так даже лучше.
— Однако есть и худые вести, — продолжил он более деловым тоном. — Его катастрофически мало. Вся уральская руда, что привезли, дала нам лишь несколько фунтов этого сокровища. Хватит на три-четыре батареи, не более. Но, — тут его глаза хитро блеснули, — я поднял все приходные книги от поставщиков Демидова. И нашел! Один из рудознатцев, некий Ерофей Марков, в своих донесениях описывает похожую «свинцовую руду с серебристым отливом». Я уже отправил ему письмо через людей Морозовых. Уверен, мы найдем источник. С этим я разберусь.
Я хмыкнул. Магницкий, сам того не зная, нащупал ниточку к будущим богатствам Урала. Хотя сейчас меня волновало другое.
— Батарея, Леонтий Филиппович? Она готова?
— Готова и испытана, — он с гордостью указал на стеклянный сосуд. — Цинк-воздушная. Ваша идея брать один из элементов прямо из воздуха — это колдовство! Она дает стабильный и мощный ток, а весит вдвое меньше любой другой, что мы могли бы создать, судя по вашим записям. Мы получили кровь для нашей машины.
Он был прав. Источник питания мы создали — мощный, опережающий эту эпоху на два столетия. Но дальше начиналась территория компромиссов, где каждая победа покупалась ценой уступки. Наша «кровь» получилась чистой и сильной, но «сердце», которое должно было ее качать, — электродвигатель — оставалось капризным и ненадежным монстром.
Я подошел к испытательному стенду, где на станине был закреплен
