Инженер Петра Великого – 8 - Виктор Гросов
— Он не сможет отказать в «совете» Наследнику престола, — продолжил Алексей, входя в азарт. — Для него это будет знаком монаршей милости, который поднимет его в глазах всей московской знати. А дав совет и благословение, он формально, станет соучастником нашего предприятия. Отказать после этого в проходе собственным «благословленным» войскам — значит покрыть себя позором перед всей Москвой. Он сам себя загонит в ловушку из собственной спеси. Тут теперь главное ускорить все эти события.
Вот он, результат. Мой главный «проект» — наследник Империи — работает самостоятельно, превосходя самые смелые ожидания.
— Ты все сделал правильно, Алексей Петрович, — произнес я, и это была не просто похвала, а признание. — Будем ждать ответа. А пока…
Я осекся. Мог бы велеть ему отдохнуть, но мы оба знали — это пустые слова. В эти часы сон не шел никому.
Ответ от князя Вяземского пришел довольно быстро. Витиеватое, полное отеческих наставлений послание заканчивалось главным: «…и на проход войск Вашего Высочества через земли мои даю мое полное соизволение». Алексей одержал бескровную победу. Но отпраздновать ее мы не успели. Едва гонец отбыл, из ангара по пневмопочте прилетела капсула от Нартова с двумя словами: «Беда. Вал».
Я вошел в ангар и застал Нартова у испытательного стенда. У его ног, словно останки поверженного бойца, лежали два куска искореженного металла. Главный вал автомата перекоса, цельнокованый, выточенный из лучшей данеморской стали, во время финальных испытаний под предельной нагрузкой разлетелся вдребезги. Не выдержал. Лицо Андрея было как маска из серого камня, пока он, склонившись, изучал место разлома.
— Брак в поковке, — наконец констатировал он, поднимая на меня глаза. — Внутренняя трещина, которую мы не увидели. Чтобы выковать и обработать новый, нужно минимум три дня.
— У нас нет столько, — устало буркнул я. — Мы должны были подготовиться еще вчера. Надо думать. Как ускорить?
Он покачал головой.
— Никак, Петр Алексеевич. Процесс не обманешь. Ковка, многократная проковка для уплотнения структуры, затем медленный отжиг для снятия напряжений, потом точная обточка… Любая спешка — и мы получим еще один такой же обломок. Только он сломается уже в воздухе.
Подойдя к стенду, я взял в руки один из кусков. Тяжелый, массивный. В месте разлома темнел кристаллический излом.
— А если сделать его еще толще? С двойным запасом?
— Мы и так работаем на пределе, — возразил Нартов. — Сделать его толще можно. Он станет прочнее, но и тяжелее. Расчеты на доске. Каждый лишний фунт металла в этом узле — это фунт подъемной силы, который мы теряем. Мы увеличим прочность на десять процентов, а грузоподъемность упадет на двадцать. Мы не сможем поднять даже пилота, не говоря уже о боевом грузе. Это замкнутый круг.
Он был прав. Мы уперлись в фундаментальный предел — в стену, сложенную из законов физики и технологий этого века. Прочность требует веса, а вес убивает саму идею полета. Тупик.
Мозг лихорадочно искал выход, перебирая варианты. Усилить сплав? Нет времени на опыты. Изменить конструкцию рычагов? Это повлечет полную переделку всего узла. Я мерил шагами ангар, взгляд цеплялся за детали в отчаянной попытке найти подсказку.
Мой взгляд замер на приборной доске стенда. С одной стороны — массивный, сломанный обломок вала, символ грубой, но, как оказалось, хрупкой силы. С другой — тонкая, гибкая медная трубка, идущая к манометру. Она легко гнулась, но я знал, что способна выдерживать огромное внутреннее давление.
Жесткое и хрупкое против гибкого и сильного.
Противоречие. А в любом противоречии всегда скрыто решение.
Две, казалось бы, несовместимые концепции — монолит и пустота, жесткость и упругость — столкнулись в моей голове. В наступившей тишине ангара искра перескочила на нужный контакт. Идея пришла как некий принцип.
Я не сдержал хмыканья.
Нартов удивленно поднял на меня глаза.
— Поздравляю, Андрей, — произнес я, без прежнего напряжения в голосе. — Твой провал только что подсказал мне идею получше. Гораздо лучше.
— Какую идею?
Взяв грифель, я подошел к широкой, выбеленной стене ангара, где висели шаблоны, и одной жирной линией перечеркнул весь сложный чертеж его автомата перекоса.
На моих губах играла довольная, хищная улыбка.
Глава 9
Собравшиеся поодаль мастера молчали, переводя взгляды с меня на своего прямого начальника, а сам Андрей смотрел с оскорбленным недоумением творца, чье дитя только что обозвали уродцем.
— Андрей, — я покосился на Нартова. — Ты создал шедевр, изящный, точный, безупречный часовой механизм. Паутину из тяг и шарниров, способную творить чудеса в идеальных условиях. Вот только мы готовимся к драке в грязной степи. Нам нужна простая и надежная кувалда. Ломовой рычаг, которому плевать на песок, ветер и кривые руки перепуганного пилота.
Его кадык дернулся — он хотел возразить, — однако я остановил его жестом.
— Твоя конструкция гениальна. И при этом — хрупка, не прощает ошибок. Один срезанный штифт, одна песчинка в шарнире — и всё: мы теряем управление, машину и людей. Такой риск нам не по карману. Поэтому пойдем другим путем. Простым до безобразия.
Подойдя к выбеленной стене с шаблонами, я принялся набрасывать грубую, угловатую схему.
— Вместо десятка тонких тяг — две основных, втрое толще. Вместо сложных подшипников — простые втулки скольжения с гигантским запасом прочности. Да, мы потеряем в изяществе маневра. Разворот станет медленнее, неповоротливее. Зато эта система выдержит прямое попадание пули. Она будет работать, даже если ее по уши засыплет песком.
Нартов молча смотрел на мои наброски; на его лице боролись обида и расчет инженера, который не мог не признать моей правоты. Но теперь — главный удар.
— И вал, — я обвел центральный узел. — Главная проблема. Цельный — слишком тяжел. Делать его толще — значит приковать аппарат к земле. Мы сделаем его полым.
— Пустым? — в голосе Нартова прозвучало откровенное недоверие. — Но, Петр Алексеич, он же потеряет жесткость! При первой же серьезной нагрузке его поведет, он схлопнется! Это же основы механики! Пустота не может быть крепче стали!
— Сама по себе — не может, — согласился я. — Но мы заставим ее работать. Мы сделаем его полым и запрем внутри него силу.
Нартов нахмурился, пытаясь ухватить суть. Его мозг заработал с бешеной скоростью.
— Мы возьмем идеальную стальную трубу, — чертил
