Инженер Петра Великого – 8 - Виктор Гросов
— Петр Алексеич, — говорил он, возвращая очередную истерзанную винтовку, — выбрасыватель хорош, пока чистый. Но стоит ему забиться грязью, его клинит намертво. Солдат в бою не станет выковыривать ее штыком — его убьют раньше.
Наверное, нужно угол изменить и пружину поставить вдвое злее.
— Затвор сложный, — докладывал он на следующий день. — Трезвый разберешь, а как руки от холода не гнутся или от страха трясутся — все, конец.
Так, значит нужно, чтобы он разбирался на три части, не больше, и чтобы собрать неправильно было невозможно.
Его ценные замечания ложились через мои придумки на чертежи и уходили в цеха. Мастера, скрипевшие зубами от этого «придиры», вскоре прониклись к нему глубоким уважением. Они видели, что он бьется, а жизнь того парня, который будет с этой винтовкой в руках смотреть в лицо смерти. Цеха Игнатовского превращались в отлаженный конвейер, производящий технологичное, по-настояшему надежное, солдатское оружие. Мобилизация наземных сил шла полным ходом. Но каждый раз, глядя на карту бескрайних донских степей, я понимал, что этого критически мало.
Пока в кузницах ковали сталь, а в оружейных мастерских щелкали затворы, в самом дальнем и охраняемом ангаре Игнатовского шла почти беззвучная работа. Здесь рождался проект «Катрина-3» ставший нашим общим искуплением. Каждый вносил в него свою лепту, выстраданную недавней трагедией.
Главный, самый жестокий для инженера вывод я сделал после катастрофы, и он стал нашей новой доктриной: совершенство — враг своевременности. Чем проще механизм, тем быстрее его изготовить и тем надежнее он будет в деле. Эта мысль стала тем камертоном, по которому настраивалась вся наша работа. Теперь это был не мой единоличный проект или тайный заговор учеников, а общая работа команды, спаянной огнем и виной.
Мы превратились в единый, порой конфликтный, живой организм. За мной остались общая концепция, аэродинамика и силовая установка — с главной задачей безжалостно отсекать любые красивые, необязательные усложнения. Нартову досталась роль сердца проекта. Он вгрызался в решение конкретных, насущных задач.
— Угол атаки нужно увеличить, Петр Алексеевич! — доказывал он мне, тыча грифелем в чертеж лопасти. — Мои расчеты показывают, что так мы получим больше подъемной силы при тех же оборотах!
— А я тебе говорю, Андрей, что они не учитывают порывы степного ветра! — парировал я. — Чем больше угол, тем сильнее его будет рвать и крутить! Нам нужен запас прочности, не рекордная скорость подъема!
В итоге мы сошлись на компромиссе — среднем угле, который не давал максимальной эффективности, зато гарантировал стабильность. Именно Нартов предложил гениальное решение для лопастей: легкий, очень жесткий каркас из продольных и поперечных ребер высушенной древесины, похожий на скелет птичьего крыла. Этот каркас обтягивался плотной тканью, которую в несколько слоев покрывали нашим «резиноидом». После высыхания ткань превращалась в твердую, упругую и идеально гладкую корку, создавая прочный аэродинамический профиль.
Кровью и мускулами проекта стал Алексей. Всю логистику и организацию он взвалил на себя, и ученик-аристократ на глазах превращался в дотошного хозяйственника. Лично проверяя каждую партию ивовых прутьев, споря до хрипоты с поставщиками льняного масла, он организовал конвейер по пропитке и сушке ткани. Он не играл в начальника — он тащил на себе весь воз снабжения.
Благо, от падения «недодирижабля» он с Нартовым быстро оправился.
Именно Алексей, уставший от наших бесконечных споров, принес решение, окончательно оформившее облик нашего спасителя. Я нашел его в углу ангара, где он машинально вертел в руках небольшой, упругий шарик из пробковой крошки, залитой «резиноидом». Сжимал его, бросал о дощатый пол, задумчиво наблюдая, как тот уверенно отскакивает. И тут мимо него пронесли тяжелую деревянную заготовку для гондолы.
— Тяжела, зараза! — выдохнул один из мастеров. — И треснет при первой же жесткой посадке!
Во взгляде Алексея разрозненные детали вдруг сложились в единое целое. Упругий мячик в руке. Громоздкая деревянная деталь. Плетеные крестьянские корзины, сваленные у стены. Искра перескочила на нужный контакт.
— Петр Алексеич! — позвал он меня. — А зачем нам дерево? Мы же делаем воздушную лодку? Так давайте и строить ее как лодку, только не из досок, а как… корзину! Сплетем ее из ивовой лозы, а потом покроем вашим «резиноидом» в несколько слоев. Будет легкой, прочной и пружинить при возможном ударе!
Идея была настолько простой и очевидной, что я невольно рассмеялся. Плетеная, покрытая упругим черным составом гондола! Похожая на диковинный стручок невиданного растения. Легкая, прочная, амортизирующая. И главное — ее можно было изготовить за два дня силами десятка толковых корзинщиков.
Так, шаг за шагом, из компромиссов, озарений и тяжелого труда рождался наш воздушный спаситель. Он был некрасив, даже уродлив. Вместо изящной сигары дирижабля — пузатый пузырь монгольфьера, чуть вытянутый. Вместо стремительных крыльев — два неуклюжих, медленно вращающихся винта. Вместо элегантной гондолы — плетеная просмоленная корзина. Он был порождением необходимости, дитем отчаяния и надежды.
В цехах на стапелях застыли каркасы трех приземистых, угловатых корпусов «Бурлаков», похожих на бронированных черепах, обутых в черные амортизирующие бандажи. В арсенале рядами лежат заготовки сотен новеньких, пахнущих маслом винтовок СМ-2. А в дальнем, самом охраняемом ангаре, под светом десятков фонарей мастера натягивают на гигантский каркас последние полотнища пропитанной ткани. Моя ставка — на грубую силу, надежность и простоту — была сделана.
Глава 8
— Нет, Андрей! Переделывай!
Накопившаяся за последние сутки усталость сорвала с моего голоса все покровы вежливости, и, усиленный акустикой огромного ангара, прозвучал резко.
Андрей Нартов вскинул на меня воспаленные от бессонницы глаза, в которых плескалось оскорбленное недоумение гения, чье творение только что разнесли в пух и прах. Между нами, на огромном столе, покоился его шедевр — деталированный чертеж автомата перекоса для «Катрины-3». Изящная, сложнейшая паутина тяг, коромысел и шарниров, обещавшая аппарату маневренность стрекозы. Подлинное произведение инженерного искусства. И в то же время — смертельная ловушка.
— Но, Петр Алексеевич, расчеты верны! — с жаром возразил он, тыча пальцем в столбец цифр, выведенных каллиграфическим почерком. — Эта система дает максимальную точность управления! Мы сможем разворачивать аппарат буквально на месте! Посадить его на носовой платок!
— Расчеты верны, — согласился я. — Твои расчеты всегда верны, Андрей. А теперь отвлекись от них и
