Последний герой СССР - Петр Алмазный

Настенька… гм… Анастасия Викторовна сегодня снова была в сарафанчике, и снова в строгом, темном. Белая блузка с аккуратным жабо, брошь, приколотая под воротником — девушка будто жила не в девяностом году, а эдак примерно в шестидесятом. Интересно, она вообще не следит за модой? Или просто по характеру такая? Библиотечная мышка и синий чулок в одном флаконе?

— Пойдемте, — девушка поманила меня за собой.

Фотолаборатория находилась за цветочными кадками, густые листья скрывали дверь почти полностью, и в свое первое посещение я ее не заметил. Так же, как и две соседние с фотолабораторией комнаты. Что там находится не знаю, двери в них были закрыты.

— Не моргайте, — попросила Настя, поправляя мою голову холодными пальцами. От нее пахло чем-то неуловимо тонким, цветочным.

— А что, птичку обещать не будете? — пошутил я.

— Не маленький, обойдетесь без птички, — ответила девушка, сдержав мелькнувшую на губах улыбку.

Фотокамера щелкнула слепящей вспышкой.

— Идите к Александру Александровичу, он ждет вас, — она возилась с фотоаппаратом, стараясь не смотреть на меня. — Фотографии я сегодня же проявлю и занесу в кабинет директора.

Я вышел из лаборатории, поднялся на второй этаж. В приемной гудел компьютер. Петр что-то быстро набирал, щелкая по клавиатуре двумя пальцами. Увидев меня, он широко улыбнулся, как давнему приятелю, перекатил во рту конфету, и произнес:

— О, Влад! Заходи, он тебя ждет. — И тут, понизив голос, предупредил:

— Злой, как черт! — и снова без перехода:

— Конфету будешь? — Протянул мне жестяную коробочку монпансье.

— Нет, — отказался я.

Усмехнулся, заметив среди конфет несколько мелких гаек и диод.

К Сан Санычу вошел спокойно, зная, что все уже решено, а его строгость — что ж, святое дело, поставить «борзого» новичка на место. Хотя… я и так не собираюсь нарушать иерархию.

— Садись, — сказал директор, не поднимая головы от бумаг. — Времени было мало, но я по своим каналам связался с особистами Витебской дивизии. Они дали тебе отличную характеристику. Вспоминают тебя с теплотой, говорят, что ты — хороший парень, простой, как сибирский валенок. Даже больше — примитивный. Вот в этом я с ними не согласен. И как же мои коллеги просмотрели такие мозги, которые диплом заменяют? -он поднял голову и пробуравил меня взглядом.

Я только пожал плечами. Что я ему скажу? Что ум — он дается при рождении, а разум прирастает с годами, с опытом? Да и зачем это ему знать?

На столе перед Сан Санычем лежал еще один документ.

— Формальности есть формальности, — произнес он, протягивая мне лист бумаги.

Я пробежался глазами по тексту — стандартный документ о неразглашении, только формулировки жестче обычного.

— Подпись здесь, здесь и здесь, — Сан Саныч ткнул квадратным ногтем в нужные места и сунул мне ручку.

Ручка оказалась перьевой, чернильной.

— Знаешь, что будет, если начнешь язык распускать? — спросил он, когда я поставил последнюю подпись.

— Представляю, — ответил я, возвращая документ.

— Нет, боюсь не представляешь, — Сан Саныч плотоядно усмехнулся и потер ладони. — Я тебе как-нибудь расскажу, — он просверлил меня взглядом и добавил:

— Но потом. А пока, держи. Ключи от служебной квартиры. Адрес Петр сообщит. — Он бросил на стол связку из двух ключей. — А это от машины. — Рядом упали еще одни ключи. — Серая «Волга» в гараже. Если разобьешь, я с тебя кожу сдеру, причем живьем. — он сделал паузу, ожидая моей реакции, но я спокойно ждал продолжения. — А это подъемные. — Он достал из ящика плотный конверт и шлепнул им по столу.

Я сунул ключи в карман, конверт положил в барсетку.

— Что, даже пересчитывать не будешь? — Сан Саныч скривился.

— А смысл? Себя вы не обсчитаете, а для меня эта сумма вообще сюрприз, — я пожал плечами. — Когда на работу выходить?

— Вот сейчас побеседуешь с генералом, он скажет. — я встал, направился к двери. — И, Влад, — окликнул меня Сан Саныч, впервые обратившись по имени, — оденься поприличнее. Чтобы я тебя больше в этих облитых хлоркой штанах здесь не видел!

— Понял, Сан Саныч, будет сделано, — ответил я, усмехнувшись: он даже не представлял, насколько я с ним солидарен по поводу варёнок!

— Поторопись, Рохлин специально задержался, чтобы поговорить с тобой.

В секретарской Петр по прежнему корпел с набором. Он глянул на меня и, на минуту отвлекшись от своего занятия, поднял руку, сложив из пальцев кулак.

— Но пасаран, — сказал он.

Я улыбнулся. Этот тип мне решительно нравился. Прошел к противоположной двери, постучал.

— Войдите. — Ответили мне резким, хрипловатым голосом, таким тоном, которым обычно дают команду: «Упал — отжался».

Открыв дверь, вошел в кабинет. Генерал Рохлин сидел за столом и что-то быстро писал в полевом блокноте.

— По вашему приказанию прибыл, — машинально произнес я.

Это уже где-то на подкорке — субординация. В армии служил лет сто назад, но все равно старые рефлексы дают о себе знать.

— Расслабся, не на плацу, — ответил генерал. — Присаживайся. Итак, Агеев Владислав, Витебская дивизия, Афганистан после учебки, а дальше что?

— А дальше операция «Магистраль», Паншер, легкое ранение. Потом госпиталь в Фергане, там же и дослуживал. Дивизию стали перебрасывать в Витебск, на место постоянной дислокации, но я уже был перед дембелем, решили оставить. В Ферганской долине неспокойно было, но вы это сами знаете.

— Знаю, — генерал кивнул. — Чем будешь здесь заниматься, сообщили?

— Нет. Даже в общих чертах не представляю. Первоначально пришел устраиваться водителем — тире — охранником.

— Что ты можешь сказать о Петре? — генерал внимательно смотрел на меня.

— Я с ним встречался два раза в жизни. Первый раз в компании перед армией, и второй раз вчера. Но портрет сложился вполне законченный. Он — ботаник, если сказать одним словом. — Сказал и тут же вспомнил, что слово «ботаник» еще не в ходу. Сейчас, в девяностом, таких называют «заучками» и «зубрилами». Но оговорка не серьезная, так что не стал исправляться. — Не от мира сего человек, живет больше идеей, чем реальностью. Не заглядывает в будущее, если оно не касается развития его научных гипотез. Постоянно в текущем моменте