Последний герой СССР - Петр Алмазный
— Быстро, одеваться, — и подтолкнул в сторону мотоцикла.
— Женщину в травмпункт довезете? — крикнул парням у машины. Те сквозь смех ответили:
— Домчим! Такое представление было, как не помочь?
Женщина подняла голову, посмотрела на меня и, побагровев от ярости, прошипела:
— Я тебя из-под земли достану!
Я то тут при чем? Мне по доброму спасибо надо сказать за спасение чужой задницы.
Валек, уже одетый, подбежал к нам.
— Ты что?
— Гарпун… — начал он.
— Ноги делаем, — я снова подтолкнул его к мотоциклу.
Тут же суетился мужичок в панаме, успокаивая, как выяснилось, жену.
— Любочка, вставай, в машину на заднее сиденье тебя положим, ребята до травмы довезут, — уговаривал он супругу.
Я не стал ждать, чем все закончится. Когда мы с Вальком стартанули с берега на своей «Яве», женщина была уже на заднем сиденье «копейки», ее муж как-то примостился рядом.
На Ленинском проспекте обратил внимание на очередь перед открытым окном на первом этаже одного из домов. Первая «Пиццерия» в нашем городе. Именно так — в кавычках. Над окном полукругом вывеска: «Пицца». Очередь здесь была всегда. Пицца же бывала редко — не успевали готовить, спрос превышал предложение. Сам же продукт отличался от привычной мне пиццы, как небо от земли. Обычная дрожжевая булка, на ней помидор, немного грибов, кусочек колбасы, все это посыпано сыром и щедро залито майонезом. Странно, в молодости я любил именно этот, местный вариант пиццы, мне тогда казалось, что нет ничего вкуснее.
Возле дома Валек остановил мотоцикл.
— Так стрелу жалко, — блондин едва не плакал.
— Не стрелу, а гарпун, — поправил его. — Валек, ну можно подумать, он один в комплекте идет?
Валек поднял брови, глаза его округлились. Эта мысль ему не пришла в голову.
— Ты лучше женщину пожалей, — добавил я. — На фига ты в нее стрелял? Блин, тоже мне, Чингачгук — зоркий глаз!
— Да ладно тебе, я думал — рыба. У нее купальник черный, а ноги в воде смотрятся, реально, как сомы. Думал с первого выстрела и такая знатная добыча.
— Ладно, рыболов-любитель, бывай! Спасибо, что сегодня выручил, — я сунул другу шлем. — На выходных позвоню.
Поднявшись домой, посмотрел на часы. Вечереет. Родители на работе. Отец нескоро придет — после работы, когда мать на дежурстве, он обычно шел в гараж. Там у них своего рода клуб по интересам — шахматы, пивко, мужские разговоры «за жизнь». Мама сегодня дежурит в больнице, она работает медсестрой в Шинниках.
Я прошел на кухню. В холодильнике картошка, лук, овощи. Пожарить картошку и настрогать салат — дело нехитрое. Скоро по квартире витал обалденный аромат жареной картошки. Снял сковородку с плиты, поставил на стол, рядом — миску с салатом. Но аппетита почему-то не было.
Валек с его способностью попадать в самые пикантные, смешные и вообще нереальные ситуации немного отвлек от текущих дел. А ведь обдумать надо многое.
Я включил телевизор, опять Горбачев. В моей прежней жизни он умер в августе две тысячи двадцать второго года, глубоким стариком. Сейчас я смотрел на него, молодого, брызжущего с экрана словами и оптимизмом и жалел. Жалел, что он не дожил до того правительства, которое бы его повесило. Но, историю не переделать. Или?..
Или, все-таки, история меняется?
Вот взять сегодняшнее ЧП. В своей первой жизни я не пошел устраиваться в «Р. И. П.», и с Вальком в этот день мы на пляж, естественно, не поехали. Та тетка-пловчиха наверняка прожила прекрасную жизнь, не подозревая, что могла бы получить гарпун в мягкое место. А сейчас?
А сейчас я поменял решение, пошел на новую работу, в результате поменялись события. А как в глобальном смысле? В масштабе страны? Мира? Меняется ли вся взаимосвязь событий в стране и в мире, если сменить один маленький винтик в системе? И еще один вопрос не давал мне покоя: а та ли это реальность, в которой я когда-то жил? Был ли «Р. И. П.» в моей прошлой реальности?..
Жорес Алферов. Насколько я помню, в конце восьмидесятых он директорствовал в ленинградском физтехе Академии наук. Генерал Рохлин, тоже если не ошибаюсь, был в это время на Кавказе. Почему они сейчас в Барнауле?..
Я прошел в свою комнату и, не раздеваясь, завалился на кровать. Скорее бы завтра. Пройти эту чертову медкомиссию и выйти на работу. Надеюсь, я получу ответы на свои вопросы.
Где-то гуляли, и похоже, серьезно. В открытое окно ворвались звуки чужого веселья.
«Есаул, есаул, что ж ты бросил коня, пристрелить не поднялась рука»…
Газманов. Я улыбнулся, вспомнив, как лихо он скакал по сцене на палочке, изображая есаула. Твою ж дивизию, православный казак иудейского вероисповедания, подумалось вдруг. Но тут же одернул себя: у культуры нет национальности.
«Атас!» — заорала где-то у соседей следующая песня.
«Атас! Веселей рабочий класс! Пускай запомнят гады нас! Малина-ягода, атас! Атас! Атас!»…
Рабочего класса не будет — именно, как класса. Останется рабсила — так будут называть рабочих людей новые «хозяева» жизни. А вот всевозможные «малины» расползутся по стране и расцветут пышным цветом. До такой степени, что будет казаться, будто вся страна живет не по закону, а по понятиям.
«После длинного дня трудового, спи спокойно, родная страна», — за окном вовсю веселились, а мне подумалось, что ловить «банду и главаря» в реальной жизни никто не будет.
За окном высоким женским голосом, перебивая музыку, прокричали:
— Мальчишки, что вы все про войну, да про войну? Поставьте что-нибудь лирическое!
«Ягода-малина, нас к себе манила, ягода-малина с собою в гости звала»…
Твою ж дивизию, хуже только «розовые розы Светке Соколовой», — подумал я, но в окно уже ворвалась следующая песня:
«Кони в яблоках, кони белые, как судьба моя, кони смелые. Скачут-цокают, да по времени, а я маленький, ниже стремени»…
Вдруг подумалось, что почти про меня. Тоже скачу по времени, и рядом с такими фигурами, как Рохлин и Алферов я мелочь. Но вот насчет «ниже стремени» — это еще посмотрим!
Однако — ничего не бывает зря.
Зачем-то я нужен именно здесь и сейчас.
Что ж, завтра узнаем.
Глава 6
В шесть уже был на ногах. Отец спал, не стал его будить. Мама с дежурства придет к девяти часам. На кухне
