Инженер Петра Великого – 8 - Виктор Гросов

Картина походила на сон. Залитый светом десятков факелов, выстроившихся по периметру, Чертов овраг оживал. В центре, на мертвом, выжженном пятаке, рождалось к жизни нечто невероятное. Из распахнутых ворот ангара, шипя и покачиваясь, медленно выплывало огромное, почти двадцатиметровое сигарообразное тело из серой ткани. Уже наполненное, оно рвалось вверх, но десятки людей, цепляясь за отходящие от него канаты, сдерживали его, как зверя на привязи.

Я приник к окуляру подзорной трубы. В увеличенном круге света предстали все мельчайшие детали: осунувшееся, измазанное копотью, горящее фанатичным огнем лицо Нартова. Он почти шепотом отдавал команды, и люди — его люди, мои лучшие мастера — понимали его с полуслова, работая как единое целое, как одержимые одной идеей сектанты.

— Трави кормовой! Держать! Еще немного! — доносился до меня его напряженный голос.

Наконец, огромная сигара полностью выплыла из ангара и зависла в метре над землей, абсолютно бесшумно, если не считать натужного скрипа канатов.

— Отдать концы! — скомандовал Нартов.

Люди разом отпустили веревки. Аппарат, дернувшись, как живой, плавно и величаво поплыл вверх. Его заносило легким ночным ветерком, корма с привязанным мешком песка виляла. Он летел без огня, без дыма, без рева двигателя. Летел вопреки всему, что я знал о пределах технологий этого века.

Восхищение инженера во мне боролось с недовольством командира. Прорыв был налицо — Нартов приручил водород. Он победил. Но какой ценой? Я автоматически просчитывал увиденное: конструкция чудовищно тяжелая. Двойная оболочка, тонны клея и олифы, сложный каркас. Подъемная сила едва перекрывала собственный вес. Чтобы эта махина подняла хотя бы одного пилота и пару пудов пороха для Орлова, ее объем нужно было увеличить втрое. На это уйдет много времени. А то, что я видел сейчас… всего лишь лабораторный образец. Беспилотный. Идеальный в своей концепции и абсолютно бесполезный для нашей цели. Его максимум — использовать в виде «дронов», что я пока не представляю к реализации.

Нартов создал прекрасную химеру, не способную ни долететь до осажденного острога, ни нести нормальный груз. Ее скорость была меньше скорости ветра, а управляемость — нулевой.

Я опустил трубу и досадно поморщился. Весь этот титанический труд и обман — ради создания шедевра, которому место в кунсткамере, а не на поле боя. Я снова навел трубу на крошечную гондолу под брюхом аппарата. Она была пуста. Лишь внутри я разглядел мешок с песком, выполнявший роль балласта. И на нем кто-то грубо, по-детски, вывел мелом одно слово: «Пилот». Андрей выдернул это название из моего проекта.

Насмешка. Горькая эпитафия нашему провалу. Они создали машину, способную поднять в воздух лишь саму себя. Впустую потратили время, которое украли у нас.

Я продолжал неподвижно смотреть. Холодно, однако. Холод, казалось, пробирался под камзол, студил кровь. Горечь от такого очевидного технического провала медленно уступала место любопытству аналитика, вскрывающего чужой замысел.

Бунт был налицо, как и его прекрасно-бесполезный результат. Теперь предстояло вскрыть его архитектуру. Кто был мозгом? Кто дергал за ниточки, заставляя сложную машину Игнатовского работать на себя? Нартов, при всем его гении, был лишь исполнителем. Провернуть операцию такого масштаба, списать столько ресурсов, заставить десятки людей рисковать головой и молчать — нет, за этим стоял кто-то с властью и волей. Де ла Серда? Безусловно, его рука чувствовалась в безупречной организации охраны. Однако даже он был лишь мечом. Кто же был головой?

Словно палец хирурга, моя подзорная труба скользила по поляне, препарируя сцену. В окуляре — мастера из моего механического цеха, которых я вытащил из Охтинского и Тульского заводов и научил всему, что знал сам; теперь они работали с одержимостью, подчиняясь чужой воле. Дальше — люди капитана, оцепившие периметр. Мои глаза, ставшие ширмой для мятежа. Взгляд выискивал дирижера этого подпольного оркестра.

И тут тяжелая, окованная железом дверь бункера — моего же бункера — со скрипом отворилась.

На свет факелов вышел царевич Алексей.

С растрепанными волосами и пятном сажи на щеке, в простом расстегнутом камзоле, он нес себя как хозяин. К нему тут же подбежал Нартов, и они вместе, как равные, склонились над чертежом на вынесенном из бункера столе. Алексей слушал восторженный лепет инженера, взял уголек, перечеркнул какой-то узел на схеме и набросал рядом что-то свое.

Странно. Что царевич может такого нарисовать? За ним не наблюдалось ранее подобной тяги к конструкторским разработкам. Да что произошло за последние три месяца?

Нартов всмотрелся и энергично закивал, признавая правоту царевича. Затем к ним подошел старший мастер и с поклоном протянул Алексею какой-то образец. Может это новый клеевый состав? Наследник повертел его, поскреб ногтем, понюхал и, коротко кивнув, отдал какое-то распоряжение.

Мир сузился до маленького круга света в окуляре, все звуки стихли. В голове с безжалостной ясностью начала складываться вся картина.

Это был заговор. Хорошо организованный, с четким распределением ролей и безупречным прикрытием. Нартов — его технический мозг. Де ла Серда — его силовая рука. А Алексей был его политическим сердцем. Именно он, используя свой статус, дал Нартову карт-бланш. Именно его приказам подчинялись снабженцы. Именно его авторитет заставил осторожного де ла Серду пойти на измену. Мой лучший ученик-инженер и мой лучший ученик-государственник объединились.

Я опустил трубу. Холодный ветер бил в лицо. Внутри звенела пустота — ледяное осознание того, что за три месяца моего отсутствия, пока я воевал на юге, моя команда научилась работать самостоятельно. Они сдружились, сплотились перед лицом общих вызовов, стали настоящей семьей. В каком-то смысле это было хорошо — именно то, чего я всегда хотел. Однако у этого единства оказалась и обратная, темная сторона. Сплотившись, они научились принимать решения без меня, решив, что их коллективный разум правильнее моего единоличного.

Я так долго и упорно выковывал из них самостоятельные фигуры, учил думать, рисковать, брать на себя ответственность. И вот они научились, причем настолько хорошо, что создали за моей спиной свой собственный центр силы. Я хотел вырастить себе помощников, а вырастил равных. Конкурентов? Не знаю.

Эта сплоченная сила, уверенная в своей правоте и окрыленная успехом первого дерзкого проекта, только что бросила мне вызов.

Я снова поднял трубу, наводя ее на фигуру царевича. Он стоял, выпрямив спину, и смотрел на парящий в небе аппарат. В свете факелов на его лице играла счастливая улыбка. Прямого столкновения сегодня не будет, это бессмысленно. Но оно неизбежно.

Что же делать?

Глава 5

Спускаясь по скрипучим ступеням