Инженер Петра Великого – 8 - Виктор Гросов
Мои смотрители писали о «нерадении», «лености» и «злостном уклонении». Однако, продираясь сквозь казенные формулировки, я понимал, что картина сложнее. Это был тихий, изматывающий бунт рабов, помноженный на целенаправленную диверсию. Такое ощущение, будто какие-то невидимые крысы, ходили по баракам, и их ядовито шептали — «Барон-антихрист строит дорогу в ад…», «Деньги — приманка, чтобы выявить смутьянов…», «Самых усердных заберут на вечную каторгу на Урал…». Глупости, конечно, вряд ли все так и было, ощущение было именно таким.
Я позвал Алексея. На лице наследника сдержанная буря эмоций. Его задача, шанс доказать самому себе свою состоятельность, оборачивалась, как выяснилось, унизительным провалом. Молча он положил передо мной очередной рапорт.
— Опять побег, Петр Алексеевич, — глухо произнес он. — Три семьи ночью ушли. Поймали, вернули. Я велел высечь зачинщика прилюдно… Так в прошлый раз после такого наказания на следующий день вовсе никто на работу не вышел. Стоят, молчат. Что ни делай — все впустую. Люд темный, упрямый. Ни уговоров не приемлют, ни кары не боятся.
В его взгляде читалась отчаянная надежда: он ждал, что я, как фокусник, извлеку из рукава очередное «чудо» — хитрый механизм или грозный указ, который все исправит. Однако дело было не в технологиях.
— Государь ждет от нас результата, Алексей Петрович, — сказал я постукивая пальцем по столу. — Не от меня, а от нас. Если мы его не дадим, он пришлет генералов. Они решат эту проблему по-своему — кнутом и кровью. И вся ответственность за тысячи загубленных душ и проваленный проект ляжет на нас. У нас есть время, чтобы этого не допустить.
Жестоко, наверное. Он должен был ощутить на плечах всю тяжесть ответственности.
— Но что я могу сделать? — в его голосе прорвалось отчаяние. — Я перепробовал все!
— Вы пытались управлять ими, как вещами, бездушным инструментом. — Я притянул к себе карту строительства. — А что, если посмотреть на них по-другому? Какой ресурс для них самый ценный, Алексей Петрович? Ценнее денег, еды, даже самой жизни?
Наследник нахмурился. Он вглядывался в карту, хотя взгляд его был устремлен вглубь себя. Долго перебирая варианты, Алексей поднял на меня глаза.
— Воля… — прошептал он. — Свобода.
— Вот именно. Думайте в этом направлении. У вас есть все рычаги «Общей Компанейской Казны» и мое полное доверие. Ищите решение.
После его ухода для наследника началось адское время. Я намеренно не вмешивался, просто наблюдая со стороны, как он мечется. Его попытки организовать артели и ввести пайки за выработку разбивались о глухую стену. Ночами он корпел над протоколами «Казны» и планами выкупа земель, пытаясь ухватиться за подкинутую мной нить. Потом пропал на целый день. И вот, когда я уже почти потерял надежду, дверь моего кабинета отворилась.
Он был измотан до предела, под глазами залегли тени, однако держался совершенно иначе. От прежней растерянности не осталось и следа. Передо мной стоял человек, принявший решение.
— Я нашел выход, Петр Алексеевич, — сказал он без предисловий. — И я уже отдал распоряжения. Завтра утром вы все увидите.
Утром мы были на самом проблемном участке, где накануне чуть не вспыхнул бунт. На широкую поляну перед временной конторой согнали тысячи рабочих — угрюмую, молчаливую массу, ожидающую очередной порки или бессмысленных приказов. На сколоченный плотниками помост поднялся Алексей.
— Мне донесли, — громко крикнул царевич толпе, — что вы почитаете работу на государевой стройке за каторгу. Что не верите ни царскому слову, ни моим обещаниям. Что ж, вы правы. Верить словам не нужно. Нужно верить делам.
По его знаку гвардейцы подвели к помосту сгорбленного старика в лаптях и всю его многочисленную семью — жену, сыновей, невесток, внуков. Я узнал в нем мастера-каменщика Потапыча, о чьей бригаде читал в отчетах: единственные, кто перевыполнял норму, несмотря ни на что. Толпа зашумела, решив, что сейчас начнется показательная казнь «усердных».
Алексей достал из ларца свиток дорогой гербовой бумаги.
— Именем Государя Императора и моею властью наследника престола, — зачитал он торжественно, — за усердие и верную службу на строительстве «Стального Хребта», Потап сын Игнатьев, со всем своим родом, отныне и вовеки объявляется вольным человеком!
Он развернул свиток, показывая всем огромную, витиеватую подпись и тяжелую сургучную печать.
— А в знак нашей монаршей милости, — продолжил Алексей, и голос его дрогнул от волнения, — ему и его потомкам даруется в вечное и наследное владение десять десятин пахотной земли и лугов у строящейся станции «Игнатовская» с полным освобождением от податей на пять лет!
Толпа замерла. Никто не мог поверить в происходящее. Люди смотрели то на Алексея, то на старика, ожидая подвоха. Пораженный, как громом, Потапыч стоял, беззвучно шевеля губами. Тогда Алексей спустился с помоста, подошел к старику и лично вложил ему в руки грамоту.
— Это твое, мастер, — сказал он тихо. — По праву.
И тут плотину прорвало. Старик упал на колени, целуя бумагу; его жена заголосила; дюжие сыновья неумело крестились, не веря своему счастью. Видя эту живую, неподдельную сцену, толпа взорвалась. Ее прорвал рев тысячи глоток, в котором было отчаянное, почти животное желание получить то же самое.
Дождавшись, пока волнение немного утихнет, Алексей снова поднялся на помост.
— У нас имеется достаточно и земель, и средств, — его голос теперь гремел над поляной. — Каждый из вас, каждая семья, что досрочно и качественно сдаст свой участок, получит то же самое. Право. Зарабатывайте!
Он все сказал. Развернулся и ушел, оставив за спиной людской муравейник.
Я хмыкнул и последовал за ним. Вечером в моем кабинете он уже докладывал.
— Производительность выросла втрое, — говорил он, с триумфальным блеском в глазах. — Зачинщики неповиновения изловлены и избиты самими рабочими. Началось соревнование между участками, работают и днем, и ночью. Они строят дорогу, а на самом деле — пробивают себе путь на волю.
Я смотрел на него еле сдерживая радостную улыбку. Алексей нащупал главный рычаг, способный перевернуть этот мир. Мой самый главный «проект» начал жить своей жизнью.
Успех Алексея на строительстве принес передышку, тогда как стратегическая обстановка накалялась с каждым часом. Главный узел напряжения затягивался там, где я ожидал его меньше всего — в технологическом сердце Игнатовского. Проект «Катрина-2», откровенно буксовал. Отчеты Андрея Нартова, ложившиеся мне на стол, превратились в образец бюрократической эквилибристики: мой
