Инженер Петра Великого – 8 - Виктор Гросов
Вместо единой оболочки — два огромных, вытянутых пузыря из серой, видимо, проолифленной ткани, расположенные параллельно друг другу. Эдакий воздушный катамаран. Снизу их соединяла сложная, но с виду прочная ферменная конструкция из ивовых прутьев и тонких стальных растяжек. Под этой центральной фермой, точно жало диковинного насекомого, был подвешен наш электродвигатель с двухлопастным пропеллером. Издалека даже видно было, что с моторчиком что-то еще делали. Какой Нартов мог сделать там апгрейд, интересно? А прямо над мотором, принайтованный к раме ремнями, покоился пузатый бочонок «Дыхания Дьявола». Вместо гондолы — лишь одно легкое кресло, в котором, нахохлившись, сидело набитое соломой пугало в старом солдатском тулупе. Манекен. Причем «кукла» чем-то походила на меня. Где они откопали парик с таким же цветом волос, как у меня — не понятно. Живым пилотом решили не рисковать, проверяя лишь саму возможность полета с эквивалентным весом. Шутники, хреновы.
Дьявольская хитрость. Разделив объем на две части, они добились большей устойчивости к боковому ветру, а вынеся двигатель и боевой груз на отдельную раму, разгрузили основные оболочки. Уголки моих губ дрогнули в усмешке. Мои птенцы переосмыслили проект. Создали то, до чего я сам не додумался.
Мне кажется, что не взлетит это «чудо». Но с моторчиком и пропеллером — интересная идея — могут удивить.
У входа в укрепленный бункер, превращенный в командный пункт, стояли Алексей и Нартов. Царевич, бледный от бессонной ночи, правда с горящими глазами, лично отдавал команды; его голос звучал властно. Осунувшийся Нартов сосредоточенно следил за показаниями приборов — анемометра и динамометра (а ведь я всего лишь набросал эти приборы, причем давно — сообразил же как сделать), контролирующего натяжение удерживающих тросов.
— Отдать швартовы! — донесся до меня усиленный рупором голос Алексея.
«Почтидирижабль» (ну не могу я назвать этот проект «Катрина-2»), дрогнув всем своим огромным телом, плавно, почти беззвучно оторвался от земли. Первые метры он набирал тяжело, неуверенно, слегка раскачиваясь. Меня кольнула досада, и в то же время — гордость. Они справлялись.
Первые минуты полета были безупречны. Аппарат поймал равновесие и устремился вверх, все быстрее и увереннее. В подзорную трубу было видно, как на командном пункте царит эйфория: Алексей что-то возбужденно говорил Нартову, тот, не отрываясь от приборов, коротко кивал, и на его лице впервые за последние сутки появилась тень улыбки.
— Включить двигатель! Малый ход! — скомандовал царевич.
Солдат дернул веревку (видимо снизу управляли рычагами). Под брюхом аппарата едва заметно затрепетал, а затем завертелся пропеллер. Подталкиваемое его слабой тягой, это чудо медленно начало разворачиваться. Ему удалось совершить плавный вираж, затем еще один, описывая широкую дугу над полигоном. Они сделали это. Доказали принципиальную возможность маневрирования. Они выигрывали пари.
И все же что-то меня тревожило. Оптика открывала то, что было незаметно снизу: легкую, но постоянную дрожь рамы, на которой висел двигатель. Каждый раз при смене курса вся конструкция на мгновение изгибалась под нагрузкой. Нартов, гений механики, в спешке создал монстра, но не успел просчитать резонансные частоты.
— Увеличить тягу! Выполнить разворот на три румба к северу! — голос Алексея звенел от торжества.
Мне кажется, это слишком резко и слишком самонадеянно.
На высоте примерно в сотню метров, когда аппарат начал выполнять команду, вибрация вошла в резонанс. В окуляре металлическое крепление двигателя выгнулось, покрылось сетью трещин и с сухим, едва слышным треском лопнуло.
Время замедлилось, превратившись в кисель. Катастрофа разворачивалась, как это ни банально звучит, по кадрово. Тяжелый электродвигатель сорвался с рамы, на мгновение завис в воздухе, а рядом с ним по инерции продолжал вращаться пропеллер. Безжизненно качнулось соломенное пугало в кресле. Пропеллер, превратившись в неуправляемую фрезу, снес на своем пути тросы управления; те лопнули, разлетаясь во все стороны, как перерезанные жилы.
«Икар» стал неуправляемым.
Лишенный веса в центре, он тут же потерял баланс. Две его половины задрались к небу, складываясь, как перочинный нож. Гигантская конструкция на мгновение замерла в высшей точке, а затем, медленно перевалившись на бок, начала беспорядочно, кувыркаясь, падать.
Я в доли секунды просчитал траекторию. Линия падения вела туда, где из дверей бункера, привлеченные странным поведением аппарата, вышли Алексей и Нартов, с недоумением глядя в небо.
Я отшвырнул подзорную трубу. Расстояние — двести метров. Высота вышки — тридцать. Скорость падения… Мой разум выдал безжалостный вердикт: не успеть. Ни добежать, ни крикнуть так, чтобы они успели среагировать. Я был зрителем, запертым в первом ряду на казни двух самых дорогих мне людей.
Все произошло в одно бесконечное мгновение. Падающий «недодирижабль» перестал быть неуклюжей конструкцией из ткани и дерева. Один из его сдвоенных баллонов, вспоротый обломком крепления, вспыхнул ярким, почти беззвучным пожаром, превратившись в несущийся с небес факел. Ослепительно-белое, неестественное пламя мгновенно охватило всю оболочку, с жадным шипением пожирая проолифленный шелк. Гениальная «газовая броня» Нартова, рассчитанная на защиту от внешней искры, оказалась беспомощной перед внутренним возгоранием.
Над полигоном повисла противоестественная тишина, будто сам воздух замер в ужасе. А в моей голове бушевала буря. Мой мозг, переключившийся в аварийный режим, работал на чистом адреналине, прокручивая и отбрасывая варианты возгорания с бешеной скоростью. Три версии, и каждая была страшнее предыдущей.
Первая, самая очевидная мысль — статическое электричество. Проклятый ясный денек, сухой воздух! Трение огромных полотнищ при хаотичном падении неминуемо должно было породить заряд. Малейшая утечка водорода, смешавшегося с воздухом в межслойном пространстве… и готовая гремучая смесь ждала лишь одной искры, чтобы полыхнуть. Простая, удручающая случайность, злая ирония судьбы, превратившая идеальные условия для полета в идеальные условия для катастрофы.
Вторая, от которой застыла кровь, — саботаж. Крепление двигателя! Оно не могло лопнуть! Андрей должен был рассчитать его с тройным запасом прочности! Значит, кто-то помог. Ослабил болты, подпилил у основания… Или все же Андрей напортачил из-за бешенных сроков?
И третья. «Серебрянка». Проклятая алюминиевая пудра. Я видел ее в лаборатории Нартова, он использовал ее для опытов! Он мог добавить ее в клеевой состав для улучшения герметичности, для отражения солнечных лучей… Эта дьявольская пыль в смеси с обычной ржавчиной, которой полно на любом производстве, под воздействием статического разряда… готовый термит! Локальный, высокотемпературный очаг, способный прожечь любую оболочку. Дьявольский парадокс: пытаясь создать защиту от огня, он создал самовоспламеняющийся саркофаг.
Забавно устроен мозг инженера — разбор ошибок вне
