Искусство как выбор. История моей жизни - Зельфира Исмаиловна Трегулова
Следующий проект был еще более рискованным – Холляйн, неоднократно бывавший в России, так же, как и Кренс, был увлечен искусством социалистического реализма и мечтал открыть осенью 2003 года выставку официального искусства 1920–1950-х годов. В качестве куратора он пригласил знаменитого искусствоведа и философа Бориса Гройса, а мне предложил стать сокуратором. Это было предложение, от которого нельзя было отказаться – еще со времен выставки 1993 года «Сталинский выбор» я очень хотела поработать с этим материалом и сделать более сложный и глубокий проект об этом искусстве. Я начала работу над этой выставкой по согласованию с Томасом Кренсом еще до разговора с Еленой Гагариной и не могла не сказать ей, что я работаю как сокуратор Бориса Гройса. Выставка была сделана за год с небольшим – это очень сжатый срок для такого масштабного и сложного проекта. Холляйн несколько раз приезжал с Гройсом в Москву, экономя на всем, – они летали из Германии экономклассом и жили за 70 долларов в сутки в гостинице «Москва», где каждую ночь их беспокоили девушки по вызову. Нам предстояло отобрать в различных российских собраниях определенный круг вещей в соответствии с предложенной Гройсом концепцией – Борис хотел представить во Франкфурте произведения самого высокого уровня – в отличие от кураторов из P.S.1 десятилетием раньше. Мы с ним спорили, убеждали друг друга в своей правоте, выстраивали те или иные линии развития экспозиции, но все это абсолютно на равных и с чувством глубочайшего уважения к профессионализму друг друга. Я ни на секунду не чувствовала себя «младшим братом», хотя его репутация, статус и масштаб мышления были несоизмеримо выше моих. Выставка в итоге получила название «Коммунизм – фабрика мечты», и мы смогли в ней показать, как в Советском Союзе удалось создать самую совершенную систему обработки человеческого сознания посредством искусства, систему, построенную по принципам, во многом схожим с выработанными гораздо позже в сфере массовой культуры и идеологии общества потребления, что протягивало ниточку между этим проектом и предшествующим, первым, осуществленным Холляйном.
Несмотря на режим жесточайшей экономии и большое количество участвовавших в экспозиции собраний – соцреализм из российских музеев состыковывался с лучшими работами Эрика Булатова, Комара и Меламида и Ильи Кабакова из европейских и американских коллекций, – выставка получилась масштабной, с прекрасным дизайном и фундаментальным каталогом, несколько тысяч экземпляров которого было полностью распродано еще за две недели до закрытия, даже смотровой экземпляр продали. До сих пор считаю эту экспозицию лучшей, самой глубокой и репрезентативной выставкой искусства соцреализма, а опыт работы с Борисом Гройсом и Максом Холляйном – образцовым по степени профессионального доверия и нацеленности на результат, в особенности с учетом очень сжатых сроков подготовки выставки. Этот проект был центральным в программе, сопровождавшей в 2003 году участие России как специального гостя на знаменитой Франкфуртской книжной ярмарке. Музеи Кремля традиционно в ней участвовали, и я приехала во Франкфурт не только как приглашенный куратор выставки «Коммунизм – фабрика мечты», но и в качестве участника стенда музея. Это был для меня очень интересный опыт, тем более что в это время в Музеях Кремля с легкой руки нового директора стали уделять большое внимание качеству и оформлению музейных каталогов и книг. Было интересно увидеть, как работают крупнейшие мировые издательства, специализирующиеся на выпуске книг по искусству.
Мы жили в той части города, где раньше мне не доводилось бывать, рядом со сквером, в котором незадолго до этого был поставлен памятник выдающемуся немецкому философу Теодору Адорно. Автором проекта стал художник Вадим Захаров – он выиграл международный конкурс, в котором помимо него участвовали пять мировых звезд современного искусства, включая Джозефа Кошута и Даниэля Бюррена. Я много слышала об этом памятнике, и наконец смогла увидеть собственными глазами этот монумент «творческим размышлениям». Посередине небольшой площади, без пьедестала, прямо под большим стеклянным колпаком на фрагменте паркетного пола стояли профессорский стол с метрономом и стул, окруженные лабиринтом линий с цитатами из текстов самого философа. Было очень необычно, и памятник еще раз подтверждал, насколько глубоко импонируют русским художникам идеи немецкого романтизма и как много им дала немецкая философия.
Но, конечно, и Холляйн, для которого проект «Коммунизм – фабрика мечты» был решающим после прихода в Ширн, и Гройс, и я – мы все ждали первой реакции на выставку – на ее открытие, совпавшее с открытием книжной ярмарки. Приехало множество журналистов из разных стран, в том числе и большой пул из России, не говоря уже об огромной российской писательской делегации, включавшей главных отечественных авторов, представлявших свои новые книги. Отклик ведущих российских журналистов был единодушным – они все оценили сложность и оригинальность проекта, тем более что Борис Гройс был тогда в России культовой фигурой. Гораздо сложнее, чем российской прессе, было объяснить нашу концепцию журналистам из Европы и Америки. Я очень хорошо помню свой весьма оживленный, на градусе эмоций, разговор с Эми Уоллет из достаточно влиятельного издания Art in America. Я была с ней неплохо знакома по предыдущим проектам, которые делала в Музее Гуггенхайма, и она всегда очень внимательно меня слушала и была вполне доброжелательна. Но тут она прямо-таки набросилась на меня – мол, как я могла после выставок авангарда сделать апологетическую выставку про соцреализм, авангард уничтоживший. Я пыталась объяснить ей, что наш проект – первая попытка проанализировать этот феномен как явление художественное, а не только идеологическое, что нашей задачей было выявить механику масштабнейшей в истории программы беспрецедентного воздействия на людей через искусство и посредством искусства – вот зачем Гройсу нужны были главные шедевры соцреализма, включая самые ранние, еще не соцреалистические картины, выполненные к юбилейным выставкам первых послереволюционных лет.
Хронологически мы начинали с Петрова-Водкина, с его знаменитой работы «После боя» 1922 года
